Мама Сенцова: В Крыму все боятся. Об Олеге если и спросят, на ушко им отвечаю

10 мая исполняется 5 лет со дня ареста Олега Сенцова и Александра Кольченко. Большую часть этого срока украинские политзаключённые провели в тюрьмах России. Режиссер и активист Олег Сенцов, осужденный на 20 лет по сфабрикованному делу, находится в колонии в городе Лабытнанги в Заполярье. В 2018-м Олег 145 дней держал голодовку с требованием освободить всех украинских политузников в России, — на тот момент их было более 70 человек.

Громадское встретилось с матерью Сенцова, Людмилой, в аннексированном Крыму и поговорило о том, как режиссер выходил из голодовки, на что семья надеется сейчас и почему Людмила Сенцова считает ошибкой свое письмо, написанное Путину с просьбой о помиловании сына.

У Олега Сенцова на аннексированном полуострове осталось двое детей — 16-летняя Алина и 13-летний Влад, у которого диагностирован аутизм. В будни ребята учатся и живут в Симферополе. Алина — у старшей сестры Олега, Галины. Влад живет с мамой — бывшей женой Олега, Аллой. Именно у нее остались родительские права на детей, а на Влада она получает пособие из-за болезни. Выходные дети Сенцова проводят у матери Олега в селе Скалистое Бахчисарайского района.  

О чем вы сейчас разговариваете с Олегом?

О детях. Он спрашивает как здоровье, как они учатся, чем интересуются. В основном говорим только об этом. О его здоровье говорить нельзя, потому что у него всегда "все хорошо". Он занимается спортом, идет на поправку, пьет витамины и следит за собой, за него переживать не надо. Поэтому можно и не спрашивать. А что касается детей, то его интересует любая мелочь, не заболели ли, как учатся. С кем Влад (сын Олега — ред.) встречается, с кем дружит, [чтобы обсудить это] нам и 20-ти минут не хватает.

Как часто вы общаетесь?

Раз в месяц — 20 минут.

А с дочерью, с Алиной, разговаривает по телефону?

Нет, потому что она здесь бывает только по выходным, а в выходные ему не разрешают [звонить — ред.], только в будний день. Когда он сидел в Якутске, то чаще нам звонил. И тогда с Алиной разговаривал и с Владом общался, а теперь все очень строго.

Что будет делать Алина после школы?

Ей уже почти 16,5 лет. Но она еще не определилась. Сначала хотела заниматься фотографией, но сейчас фотоаппарат лежит… Поначалу хотела быть оператором, только чтобы с папой, чтобы они вместе были.

Она заканчивает школу, каким вы видите ее будущее?

Я бы хотела, чтобы она получила образование. Она тоже этого хочет. Но только не в России, так и сказала — только не в России. А где именно – посмотрим.

Когда Олег держал голодовку, как часто вы с детьми говорили о нем, что обсуждали?

С Владом мы совсем мало говорили, только сейчас начали. Он такой — если боится, что его что-то заденет, то быстро закрывается. Он всегда знает, что можно спросить, а что нельзя. Вот сейчас больше общается. На Новый год посмотрел, что папа по знаку Зодиака по восточному календарю дракон… И говорит: захватили нашего дракона, и не может он никак освободиться.

А с Алиной мы уже серьезно разговариваем, она очень боится что-то мне сказать, чтобы я не расстроилась, и [если что-то увидит в интернете] мне ничего не показывает.

А вы как понимаете, что она все отслеживает?

Я думаю, отслеживает. Она следит, но переписываются они редко. Олег обижается. Она редко пишет, занята девочка. Но ждет ответа, уже две недели ждет, а от папы ничего нет. Потом приходит от Олега письмо, оказывается, он [от нее] ничего не получал.

Получается, они взрослели без Олега? А сколько было ребятам, когда его арестовали?

Алинка была в пятом классе, а Влад во втором. Сейчас Влад в седьмом, Алинка в десятом. Они такие были маленькие. Алина долго не могла смириться, что так получилось. Даже на него сначала обижалась, пока все не поняла. А сейчас ей и говорить не надо ничего. У нее папа самый лучший. Что бы он ни делал, он все делает правильно, только бы скорее папу дождаться и бегом к нему. Только с папой рядом хочет жить.

Вы наверное радовались, что голодовка прекратилась?

Я очень боялась. Знаю состояние его здоровья, как его маленького вытаскивали с этими болезнями. Если его даже в армию не взяли по состоянию здоровья из-за сердечной недостаточности, полиартрита, он же на препаратах сидел, на одном только бициллине был. И тут такая голодовка. Мне было ужасно страшно, он меня долго успокаивал, говорит: мама, организм выдержит, все будет хорошо. Но это была пытка. Знаете, вот ложиться спать и думать об этом? И вставать потом, даже ночью проснешься — сразу мысли об этом. Я очень хотела, чтобы он перестал голодать, Господь услышал.

Как вы об этом узнали? Он позвонил?

Мне Алина сказала. Она была там, в Симферополе, позвонила мне и сказала, что папа бросил голодать. И тут позвонил отец Климент. Сказал: я вас поздравляю, наши молитвы дошли, и Олег закончил голодовку. Но было самое страшное — как он выйдет.

Вы тогда сказали, что поняли его или приняли его решение начать голодовку?

Я не поняла, я приняла то, что он так решил. Понять этого я вообще не могла, как можно рисковать собой? Мне было тяжело, но я это приняла.

А во время голодовки кто с вами контактировал? Российские политики, украинские?

Да никто. Никто. Вот наши только, эти правозащитники, был один татарский правозащитник, отец Климент был, приезжал один раз.

Вы тогда, все же, написали письмо Путину?

Я написала, когда мне сказали, что можно такое письмо написать. Может, милосердие какое-то пробьется, ведь за что столько времени Олег уже сидит? И я написала самому Путину. Я думала, знаете, он православный, только вернулся из святых мест. Очень на милосердие надеялась, что он откликнется. А мне очень официальный  пришел ответ, не один, а два ответа пришло. И там прямо было и ясно написано, [что помилование возможно] когда он сам обратится к президенту России. Только тогда будет рассматриваться вопрос о помиловании. И все.

И я поняла, что зря это сделала. Вообще не надо было писать. Хотя и знала, что вроде как не надо. Но подумала — а вдруг? Какая-то надежда была. А вдруг кто-нибудь поддержит еще? И это будет та капля, которая все изменит. Но сейчас я знаю, что это уже не поможет.

Скоро пятилетие его ареста...

10 мая 2014 года его арестовали. Официально они 11 мая объявили, а забрали 10-го. 9-го он с детьми был здесь, был на экскурсии в Бахчисарае с Владом и Алиной. Потом Влад остался со мной. Алина сказала, что поедет с папой. И они поехали в Симферополь. А в два часа ночи мне Алину привезли обратно, — Олега арестовали.

Когда вы видели его первый раз после ареста?

Мы поехали туда, потому что детям надо было в школу, я их повезла на квартиру. Там еще все было разбросано, все перевернуто. И тут его привели.

Он что-то успел сказать?

Он только сказал: мама, держись, смотрите украинские новости, все равно там будет подробнее. Я прощение у него просила, что неправильно воспитала или как-то так, уже забыла эти слова. Потом мы долго не переписывались, я вообще не знала куда писать. Со мной никто не общался.

А потом узнала, что он в Лефортово, что можно ему писать. Он мне ответил: мам, почему ты мне это сказала, ты меня правильно воспитала. Я сказала: не в том смысле, в патриотическом каком-то, я не могу понять, как можно детей своих оставить? Поэтому так ему тогда и сказала. Но, видимо, он не мог иначе.

У вас отношение к этому делу и факту заключения изменилось?

Сначала был такой поток грязи везде, во всех газетах. На рынке их читали: Сенцов Олег, террорист, травил воду, нас взрывал. Одна моя очень хорошая знакомая работала в детском саду, и она так искренне говорила: за что он так, за что хотел Крым взорвать? И я не знала, чем он занят. Он же никогда ничего такого не говорил. Говорила ему — уезжай. Сейчас уже за эти пять лет кто-то что-то рассказал. Я считаю, что не за что [было его сажать]. Это же запугивание, я так считаю.

Как думаете, дали ему 20 лет, но на что надеяться, при каких обстоятельствах его освободят раньше?

Я надеюсь, может, что-то изменится в правительстве. Политика поменяется. Ведь не только украинцы просят за Олега, ведь россияне тоже за него просят. Значит, понимают, что это дело сфабриковано в основном. Не знаю, на что надеяться. Надеюсь, что народ не забудет. Я страшно боялась, что год пройдет, а потом все забудут. И как он это выдержит? И большое спасибо всем, кто не забывает.

Он раньше сильно переживал за детей?

Очень сильно переживал, даже не хотел, чтобы у него фотографии были. Как-то я сказала, что обязательно приеду к нему, но только в Ростов съездила. Я сказала, что приеду, а он — мама, не надо, ни тебе, ни мне лучше не будет. Когда я сказала Алине, что ее могут отвезти, привезти к отцу, даже с сопровождающим. Мне так говорили, что можно взять сопровождающего, полететь и увидеть Олега. Она рыдала вот такими слезами. Говорила: бабушка, я папу обниму, и что, без него домой поеду? А потом как я жить буду? Понимаете? Вот, пришло письмо, теперь он опять просит фотографии. Алина фотографируется. Он очень доволен, ведь они же так изменились.

Говорит: мама, я их вообще во сне не видел, раз или два. А вот эти полгода они снятся не переставая и все маленькие. Он же один с ними маленькими был всегда. Вот они каждую ночь и снятся. У него все тоже на пределе, наверное.

Самое главное — люди. Если бы не люди, наверное, все бы затихло. Как в болоте все утонуло бы, а людям спасибо.

В Крыму очень тихо, такое впечатление, что все боятся и ничего не хотят. Об Олеге если и спросят, на ушко им отвечаю. Спрашивают те, кто хорошо меня знает, я же тут воспитателем много лет проработала. Сначала такая была реакция — кто-то в это поверил, кто-то не поверил. И все думали, Олега вот-вот освободят. Все, кто за него переживал, так говорили. Но его не освободили, и вот уже скоро пять лет будет [после ареста]. Как-то Олег написал в одном из предпоследних писем: "Мама, я понимаю, что это случится, но случится очень неожиданно".

Наталья Гуменюк