“Почвы под ногами нет": родителей осудили, а бабушка уехала с внуками в Польшу
Мы встречаемся с Анной Коноваловой рядом с детской площадкой одного из спальных районов Варшавы. Двое внуков — Анастасия и Иван — просят полазить по горкам, несмотря на то, что бабушка жалуется на комаров и начинающийся дождь.
Они уехали с ней осенью прошлого года, оказавшись вначале в Украине, а затем в Польше. Их родителей осудили на пять с половиной лет. Дочь Антонина была доверенным лицом Светланы Тихановской, а зять — администратором телеграм-канала “Армия с народом”.
Бабушка отпускает детей на площадку и начинает рассказывать свою историю очень эмоционально, отвлекаясь только на поиск внуков на горках.
— Моя дочь Антонина получила первое 23.34 ещё в апреле 2020 года. Она вышла к Тихановскому, начала говорить, что в стране поборы, работы нет и другие негативные вещи. И через несколько дней на неё завели административное дело, дав штраф 20 базовых.
Потом был марш 9 мая в Бобруйске, вот тогда её уже ловили посерьёзнее. Она говорила: “Мама, меня, девочку, бус ОМОНа ловил”. А потом она стала членом инициативной группы Сергея Тихановского, а затем Светланы Тихановской. И они стали ездить по всем городам Беларуси, собирая подписи.
Они объездили всю Беларусь, собирая подписи в Лиде, а назавтра уже в Бресте. В Бресте, я помню, они работали с 10 утра и в 10 вечера ещё стояла очередь, столько людей хотели отдать свой голос!
Было всякое: и убегали, и прятались, по-всякому. Их было четыре человека. Иногда они заезжали к нам домой, когда были проездом.
Я помню такой случай. Был дождь, они заходят с журналами, где подписи, в дождевики закрученные, а сами идут без ничего. Зачастую они не знали, где будут ночевать, не знали, что будут есть, что будут делать.
Вот так она с ними проездила до конца. Потом она была координатором по проведению пикетов по Минской области.
Её арестовали 6 сентября 2020 года. Они ехали в машине, остановились кофе попить, подъехал бус, и их арестовали всех. Из четырёх ребят не вышла только моя дочь. Причиной задержания оказался бейдж, на котором было написано “Штаб Светланы Тихановской”. Силовики так и сказали — “это наша”.
Их держали сначала в каком-то гараже, потом перевезли в РУВД, и в пять утра перевезли на Окрестина. В понедельник был суд, её осудили на 60 базовых. Мы так вздохнули радостно, что не арестовали, будем уезжать. Предпосылки уже к этому были. Но дочь не вышла…
Мы её ждали и встречали, но человека не было. Мы обращались: где человек, а мне говорят: пиво пьёт, “вы же знаете, что был суд, после суда пошла куда-то гулять”. И только когда мы подали заявление о пропаже, нам позвонил следователь и сказал, что она задержана на 72 часа по подозрению в уголовном преступлении.
— Как вы восприняли арест?
— Когда задерживали чужих людей, я говорила: ребята, жёстко всё идёт, не выпустят, готовьтесь. Когда задержали моего: это как, она же ни в чём не виновата, разберутся. Но уже у меня в голове звенело, что надо увозить детей. Потому что мы знали, самое слабое звено у нас — дети.
— Где в это время был муж Антонины?
— Зять у меня был администратором канала “Армия с народом”. Его задерживали два раза ещё в июле месяце. Но тогда ещё отпускали. Последний раз он был задержан в начале июля, и его выпустили под подписку о невыезде.
Он принял решение, что уедет в Россию. Там устроился на работу. Как только дочь посадили, он вернулся в Беларусь. Но мы об этом не знали. А второго октября он был арестован.
— Тяжело было уезжать?
— Антонину арестовали шестого сентября. Был суд, но только через три дня нам сказали, что она задержана. Вечером девятого числа позвонил адвокат и сказал, что она очень волнуется за детей и плачет.
Адвокат тогда спросила: “А детки с вами?” И этот вопрос меня подтолкнул, что нужно уезжать. Что с ней было на Окрестина, в СИЗО, я не знаю.
Так совпало, что 10 сентября, как сейчас помню, был солнечный день, мы с детьми позавтракали, съездили в стоматологию, собрались в Минск. Думаю, ну разберутся со всем, я с детьми чуть-чуть побуду, а потом всё решится. А когда приехали в Минск, ребята из “Страны для жизни” сказали: вам надо уезжать.
Когда я уезжала, у меня не было дорожной сумки. Я дома нашла прозрачный чехол от подушки, туда положила вещи, у меня ещё был рюкзак, положила туда еду для детей. Положила кроссовки на три размера больше. Мы сели в машину, и ребята завезли нас в Гомель на машине. Довезли до украинской границы, у нас даже не было визы. В три часа ночи, на украинской границе, с детьми, пешком мы проходили границу.
Тогда Ваня и спросил у меня: “Бабуля, а правда, что наша мама в тюрьме?” До этого я никогда не думала, что мой Ваня уже вырос, что он совсем не маленький и всё понимает. Но он никак не отреагировал на утвердительный ответ.
У меня с собой было только 90 долларов, и я благодарна, что Белорусский Хельсинкский комитет принял решение поддержать нас. Нам дали суточные деньги, и они оплачивали нам квартиру. В Украине я пробыла три месяца, а потом переехала в Варшаву.
— Какие ощущения были по приезде?
— 15 декабря я проснулась свободным человеком. Но у меня тут другая беда. Оказалось, что ничего с детьми сделать нельзя без законного представителя. Они не могут даже обратиться к врачу. Я даже не могла детей увезти, но спасибо, что нотариус пришёл в СИЗО и мы с разрешения матери смогли открыть детям гуманитарные визы.
В Беларуси у нас остался дом, у нас там есть ИП. У нас была полноценная жизнь, и это всё мы потеряли. Дочь исключили из университета с последнего курса. Власти хотят забрать у нас участок под Минском. Но, как говорила наша доча, “я ни о чём не жалею, ведь я столько хороших людей увидела”.
— А какие ощущения сейчас?
— Почвы под ногами я не чувствую, не знаю, что думать о будущем. Периодически чувствую себя чужим человеком. Сегодня даже плакала. Ходила документы подавать, и там не все документы подошли. И вся эта ситуация легла на старые переживания — накатились слёзы. Шла, рыдала…
Я читаю всё, что сейчас в Минске происходит. Но мне кажется, что, если бы я была в Минске, я бы партизанила. Может, это хорошо, что где-то наклеечку наклеели, может, это подвиг.
Я уехала, когда всё было совсем по-другому. Очень переживала, когда разобрали мемориал Романа Бондаренко. Я не представляю, как можно было заставить эту женщину забрать мемориал. Цветы, лампадки убирать. Она же чья-то мать, а там погиб единственный ребёнок в семье.
— На что вы живёте сейчас?
— Я получаю 1350 злотых, мне будут платить 1000 злотых за детей, это весь мой доход.
Нам помогают волонтёры. Хозяйка этой квартиры, специалист по маникюру и педикюру, когда сдала нам квартиру, сама организовала нам быт.
Она своим клиентам рассказала о том, что приехала бабушка с детьми, у них нет ничего. И она мне возила кастрюли, полотенца, она привезла мне одеяла. Игрушки, новые вещи. Люди, поляки, прониклись и организовали мой быт.
— Какие ощущения, что будет дальше?
— Мы как сразу приехали в Варшаву, пошли на ледяную горку. Обычную, детскую, чтобы дети катались на попе. Никто нам ничего не говорил, хотя дети по-русски кричали, разговаривали, вместе с польскими детьми катались.
Я стою в стороне от поляков. Идёт мужчина, лет за 70. И он так на детей махнул и что-то сказал. Вижу, что улыбается, я ему махнула.
Он останавливается возле меня и что-то мне говорит. А я отвечаю, что не сильно понимаю. Он говорит: “Пани украинка?”, я говорю: “Нет”. Я не уверена, что он это спросил, но по интонации похоже: “А кто?” Я ему: “Белоруска”. Он постоял, а потом говорит: “Вольный народ… а бандит у власти”.
Я отошла, и у меня аж слёзы полились. Человеку уже 70 лет, а он так сказал.
