Чтобы Беляцкого узнавали лучше, чем Обаму: как европейцы борются за белорусов

Благодаря Libereco европейские парламентарии становятся крёстными для белорусских политзаключённых. А каждый белорусский судья получает в ящик письмо с напоминанием, чем он или она на самом деле должен заниматься.

Председатель международной правозащитной организации Libereco — Partnership for Human Rights Ларс Бюнгер уже больше 20 лет вовлечён в белорусскую проблематику. Он говорит, что просто встретил правильных людей, когда впервые приехал в Беларусь. Например, с Франаком Вечерко познакомился ещё в 2004 году, когда тот был 14-летним школьным активистом — Франак оказался “другом друзей”.

“Я думал, что в Беларуси будет несколько сотен политзаключённых. Но не думал, что их будет полторы тысячи”

— Вы основали Libereco в 2009 году — тогда европейские медиа ещё очень неохотно писали о Беларуси. Почему вы заинтересовались нашей страной?

— Впервые я приехал в Беларусь летом 2000 года с моими друзьями-скаутами. Это был первый личный контакт с белорусами и белорусской политикой. И потом приезжал снова и снова, лето за летом, — волонтёрил. И год за годом сближался с белорусами.

Тогда я был ещё студентом, и в Бонне у нас была студенческая группа Amnesty [организация Amnesty International — Еврорадио]. Мы работали над разными темами, и среди них сталкивались с темой молодёжного движения “ЗУБР” в Беларуси. Активисты этого движения сталкивались с давлением со стороны правительства, и Amnesty работала с их кейсами.

Мы приезжали в Беларусь, контактировали с центром “Вясна” и другими активистами. А потом мы выяснили, что Бонн — это ещё и город-побратим Минска. И так, шаг за шагом, всё сложилось.

Но, закончив учёбу, мы поняли, что Amnesty не может фокусироваться на белорусской тематике так, как нам бы хотелось. Они делают много, но мы хотели более прямого контакта с белорусскими правозащитниками и активистами. И вот тогда-то мы и основали Libereca — новую организацию, которая могла бы заниматься проблемами, которыми Amnesty не занимается. К моменту создания Libereco многие её основатели, и я в том числе, уже много лет работали с темой прав человека в Беларуси в других организациях.

С самого начала мы занялись темой политзаключённых в Беларуси, и особенно активно работали с ней после президентской кампании 2010 года. Тогда у нас появилась инициатива, схожая с той, которая существует сейчас, — “крёстные” для политзаключённых в парламентах европейских стран.

После выборов 2015 года наступило затишье, и мы на время сконцентрировались на других темах, например, на теме бездомных в Беларуси. Но в 2020 году ещё накануне выборов мы заметили, что в стране появляются новые политзаключённые. И летом 20-го мы снова запустили кампанию “крёстных” для политзаключённых. Это значит, что мы связываемся с членами парламентов по всей Европе с просьбой обратить внимание на политзаключённых в Беларуси, “усыновить” одного из них и предпринять усилия для его освобождения из тюрьмы.

— Вы ожидали, что 2020-й год в Беларуси будет таким?

— Когда мы начинали эту кампанию, я предполагал, что ситуация в 2020-м будет несколько хуже, чем в 2015-м. Я думал, что в Беларуси будет несколько сотен политзаключённых. Но я не мог подумать, что их будет более полутора тысяч. И мы говорим только о тех людях, которые официально признаны политзаключёнными! Никто этого не ожидал.

Сейчас у нас есть уже 400 парламентариев, вовлечённых в судьбу политзаключённых в Беларуси, и мы продолжаем кампанию. Мы получаем много поддержки по всей Европе. Почему мы делаем это? Потому что не можем принять, что в Европе, совсем близко к нам, всё ещё существует такая диктатура. И эта диктатура бросает в тюрьмы невиновных людей — людей, которые ничего не сделали!

Они ничего не украли, никого не убили — невиновные люди попали в тюрьму только потому, что они не поддерживают режим Лукашенко. Студенты, рабочие — обычные люди, как я и вы. Мы просто не можем допускать, чтобы это происходило в Европе снова и снова.

Сейчас очень важно, чтобы о них не забыли. Потому что война в Украине — это новый уровень катастрофы, и то, что сейчас происходит в Израиле и Палестине, — тоже. Внимание всех медиа переключено на военные конфликты. Поэтому сейчас ещё более важно напоминать: в Беларуси полторы тысячи политических заключённых всё ещё находятся за решёткой.

Что “крёстные” знают о своих подопечных?

— Кстати, о “крёстных”. Иногда к нам обращаются родственники политзаключённых, которые говорят, что их “крёстные” ни разу не вышли на связь и не попытались узнать, чем можно помочь их подопечному. Предполагали ли вы такие прямые контакты парламентариев с родственниками политзаключённых, когда основывали эту инициативу?

— Главное, чего мы хотели — показать поддержку белорусским политзаключённым со стороны европейских парламентариев. Напомнить белорусским властям, что люди не забыты — мы знаем их имена, мы знаем их дела. Это главная цель кампании.

А дальше многое зависит от самих парламентариев. Кто-то из них, может, и хочет сделать больше. Многое зависит от страны, от того, работает ли политик в парламенте на полную ставку (например, в Швейцарии это полставки). Зависит от того, сколько сотрудников есть у парламентария. У многих из них нет помощников, и они вынуждены делать всю работу самостоятельно — так что да, у них плотный график.

И всё же некоторые из них делают больше, чем мы предполагали изначально. Они могут пытаться выйти на связь с белорусскими властями, с посольством, с родственниками. Если у родственников есть необходимость связаться с “крёстными”, они могут обратиться к нам напрямую или в “Вясну”, и мы постараемся проинформировать об их запросе парламентария.

— По инициативе Libereco, двадцать правозащитных организаций из 10 стран мира подписали письмо, которое было отправлено 413-ти белорусским судьям. Вы получили ответ?

— Мы не получили ответа от этих судей — мы его и не ожидали. Но мы знаем, что каждый из них получил наше письмо. И это предупреждение: думаю, все судьи, все прокуроры, все сотрудники тюрем, милиции или КГБ должны быть в курсе: мы знаем об их преступлениях.

Они должны понимать: многие правозащитные организации прямо сейчас собирают свидетельства их преступлений. И придёт день, когда диктатура падёт, а Беларусь станет демократической страной. И тогда все люди, которые виновны в задержаниях и пытках невинных людей, будут привлечены к ответственности. И эти письма — наше предупреждение судьям. Напоминание им: они совершают преступление, отправляя в тюрьмы невинных людей.

Но они могут уйти с работы, они могут уехать в другую страну — они не обязаны продолжать нарушать закон. Иначе однажды они будут привлечены к ответственности.

— Благодаря Libereco имя одного из этих политзаключённых — Алеся Беляцкого — звучит на европейских улицах. Но когда вы выходите на акцию с его портретом, многие ли европейцы узнают в этом портрете лауреата Нобелевской премии мира?

— К сожалению, не так много. Но думаю, ситуация схожая для многих лауреатов Нобелевской премии мира последних лет, если только это не Барак Обама. Спросите, кто получил Нобелевскую премию мира две недели назад? Даже я скажу только, что это правозащитница, которая борется за соблюдение прав женщин в Иране — но в эту секунду я не могу, не задумываясь, назвать её имя [напоминаем, Нобелевскую премию мира в этом году получила Наргез Мохаммади — Еврорадио].

Это привлекает внимание, и люди видят, как много политзаключённых в Беларуси. Наша цель как раз в том, чтобы показать, сколько людей это затронуло.

— Достаточно ли сделали белорусы, чтобы у нас больше не спрашивали: “Беларусь? Где это?” Что нам нужно сделать, чтобы все наверняка запомнили, что Беларусь — это в Европе?

— Я думаю, белорусам не нужно доказывать, что они часть Европы. Они — часть Европы. И если бы нужны были какие-то доказательства, то в последний раз всё было доказано в 2020 году. Люди вышли на протест. Для всего мира, не только для Европы, было очевидно: они хотят демократии и свободы, они хотят быть частью европейского сообщества. Они — часть демократического сообщества, и больше ничего доказывать не нужно.

Я знаю Беларусь достаточно долго. После 2010 года мне показалось, что белорусы в депрессии. Они не хотели войны, как в Украине. Они решили: окей, у нас есть Лукашенко, но, по крайней мере, нет вторжения России. А в 2020 году я увидел людей, которые показали, что они хотят ещё и свободы, хотят демократии.

Да, меня удивляло, что старшее поколение поддерживает диктатуру. Но ведь у белорусов просто не было шанса попробовать построить демократию, как в Европе, где демократия существует десятилетиями. У вас был Советский Союз, потом — несколько лет демократии, а потом пришёл Лукашенко. Просто не было времени, чтобы выросла демократия.

Но молодое поколение знает, как живут страны-соседи.

Каждый раз, как я приезжал в Беларусь, начиная с 2020 года, я видел: у моих друзей в Беларуси те же мечты, что у меня, они слушают ту же музыку, что и я, хотят того же для своих семей, ищут того же в работе. Они такие же, как я. И для меня давно понятно, что белорусы моего поколения имеют такое же представление о мире, как я.