“Из-за забора изолятора доносился запах кофе, под забором валялись дреды”

Надея — одна из узниц Окрестина. 11 августа около полуночи вместе с подругой её задержали в районе ТЦ “Рига”. Девушке 35 лет, она замужем. 

Надея не готова рассказать эту историю на видео. Но очень хочет, чтобы все прочитали, через что за два страшных дня пришлось пройти ей и многим другим белорускам.

“Суки, морды в землю, руки за головы”

Я живу около универсама "Рига", который обычно работает 24 часа в сутки, и мы довольно частно ходим туда ночью, когда меньше людей. Понятно, мы знали, что накануне там происходила стычка протестующих и ОМОНа, но вечером11-го августа местность выглядела довольно мирно.

К “Риге” мы подошли втроём — с подругой и мужем. Аккуратно выглянули из-за угла — там, как обычно в это время, стояло человек двадцать. Один мужчина на парапете размахивал ещё советским флагом ВДВ. Всё было тихо. Вдалеке показались автозаки. Мы развернулись и пошли в сторону дома — через сквер по улице Восточной.

Дальше всё происходило быстро. Нам наперерез выехал синий микроавтобус. Все, кто был около “Риги”, побежали, и мы тоже. Муж говорит, что отчётливо слышал выстрелы и крики: “Суки, морды в землю, руки за головы”. Подруга споткнулась и упала, я помогла ей подняться, замешкались. В это время на нас напали два силовика. Это было именно нападение. Почему? Имя? Должность? Что происходит? Не было слов: “Вы задержаны”. Они ругались матом. Меня огрели дубинкой по бедру. Я села на землю и опустила голову. Стала звать своего мужа, чтобы понять, есть ли он среди задержанных, но мне жёстко приказали молчать. А потом повели в сторону микроавтобуса. Несколько раз перекидывали из машины в машину.

Приказали петь гимн Беларуси

Оказалась в спецтранспорте с двумя скамейками по бокам и пустым местом в середине. Когда нас туда заталкивали, там уже были люди: мужчины лежали лицом вниз. На них орали и били дубинками за любое движение головы. Били жестоко, особенно если у человека была с собой какая-то символика. Кто-то плакал и просил прощения.

На парней начали складывать следующий слой мужчин. Девочек раскидывали по лавкам. У меня под ногами было два парня. Было ощущение, что один из них уже не живой. Но парень тихо откликнулся, когда я его позвала.

Машина тронулась. За то, что я стала на них смотреть, меня стукнули дубинкой по голове. Здесь у нас отобрали телефоны и приказали петь гимн Беларуси. Ну, мы стали петь. “Мы, белорусы — мирные люди” — почему нет? Повсюду валялись однодолларовые купюры. Они их или сами разбросали, или у кого-то из кошелька достали и разбросали и орали матом: “Сколько вам заплатили?”

Во время пересадки мы должны были кричать “Я люблю ОМОН”. Следующий автозак — со стаканами. В каждом стакане по 5 человек. Нам нельзя было поднимать головы. Но моя подруга рассмотрела у одного из омоновцев нашивку 015. В “стаканах” мы доехали до изолятора на Окрестина. До суда мы не знали, где находимся.

“В туалет не пускали. Мы использовали люк со стоком”

Никто не думал, что с нами будут настолько жестоко обращаться, что вообще до такого беззакония всё может дойти. Это было неожиданно. Когда меня задерживали, кричали, что нас расстреляют, и я осмелилась возразить, что ребята, это вообще-то статья. Но в автозаке я начала сомневаться, что они шутят насчёт расстрела…

Привели в коридор, поставили лицом к стене. По несколько человек отправляли на осмотр. Заставили снять лифчики с косточками, все украшения. Каким-то чудом у меня остались очки, и девочки в камере потом просили пользоваться. Затем нас, 28 человек, отвели в прогулочный дворик. Это такое помещение с бетонным полом, бетонными стенами. Сверху — сетка, через неё видно небо и мостки, по которым ходят надзиратели. В углу — люк со стоком. Две камеры наблюдения.

Перед осмотром успели попить воды, которая была с собой. Больше нормальной воды мы не видели. В туалет не пускали. В нецензурных выражениях сказали делать это на месте. Тогда мы стали использовать в качестве туалета люк со стоком: становились кордоном, заслоняя девушку от камер и наблюдателей, и так по очереди ходили. 

Садиться было нельзя. Да и потом, когда на это забили, сидеть на бетонном полу было невозможно. Я стояла, а моя подруга, которая не могла стоять — ей разбили колено при задержании и дальше при транспортировке, — сидела у меня на стопах, чтобы не замёрзнуть. Какая-то девочка дала ей куртку, в туалет мы несли её на руках. Звали врача, но нас не слышали.

Их лица ничего не выражали

Суд был назначен на 15:00. Нас выводили по несколько человек. Я тащила подругу — её нога сильно распухла, одно колено было в три раза больше второго. Завели в коридор. Между камерами стоял стол и два стула. За ними — судья и секретарь. Это были мужчина и женщина, достаточно молодые люди. Их лица ничего не выражали. Хоть в какой-то момент мне показалось, что женщине было неловко за то, что происходит.

Документы дела не показали. И до сих пор я их не видела. В протоколе было указано, что меня задержал какой-то милиционер в час ночи. Я обратилась к суду, просила помощи, сказала, что подруге нужен врач и что нас игнорируют. Мне формально зачитали мои права. Я сказала, что имею человеческое право попить воды и не буду с ними разговаривать, пока мне не дадут пить. Принесли воду, хотя и говорили, что вода — это дело ИЧУ, а не суда. Это была бутылка из-под фруктового напитка с водой из-под крана. Когда я её увидела, подумала, что это и есть фруктовый напиток, удивилась и порадовалась. Но там оказалась хлорированная ужасная вода. В камере потом мы эту воду отстаивали. Но я так боялась чем-нибудь заразиться, что пила воду из-под крана, не из бутылки.

Решение суда никто не озвучил — привезли новую партию людей. Нас отправили назад в прогулочный дворик. Моим соседкам зачитывалось на суде, что они якобы кричали “Сдохни, усатая тварь”. А мне зачитали, что я выражала несогласие с действующей властью. Что-то лёгкое, и я думала, что с такой формулировкой не должны дать 10 суток. К тому моменту я уже плохо соображала: поспать, поесть, посидеть, попить у меня не было возможности. Прошло 15 часов с момента моего задержания. Под тюрьмой волонтёры кричали время, и это очень помогало и морально поддерживало.

В четырёхместной камере было 36 человек

Я не знала, где мой муж. Слышала крики мужчин. Думала, что это может быть он. У него длинные волосы, и я боялась, что к нему будут очень жестоки. Ещё в автозаке одному из парней со словами, что мужику не положено носить длинные волосы, обрезали их прямо там и выбросили на перекрёстке.

После суда нам принесли одну бутылку воды на всех. У одной из девочек начались критические дни. Достали из карманов защитные маски, носовые платки... Ей пришлось доказывать надзирателям, что вода необходима — показывать кровь. Тогда принесли воду подмыться. Три литра. Два их них, чтобы помыться. Но девушка решила потерпеть, отдав нам всю воду.

Через пару часов пришёл мужчина. Построил у стенки. Мою подругу и ещё одну девочку, у которой были тоже проблемы с ногой, увели — их увезла скорая. А нас разделили пополам — по 13 человек — и повели в камеру на третьем этаже. Там уже были девочки. Это была четырёхместная камера: две двухэтажные кровати, туалетная кабинка, раковина, стол, тумбочка, зарешечённое окно с маленькой щёлочкой. Было очень душно. В пиковый момент мы насчитали в камере 36 человек. Надзиратели постоянно кого-то уводили и приводили. Как мы помещались там — непонятно. Сидели на кроватях по несколько человек, стояли, сидели под столом. Чтобы пройти в туалет, выстраивались в определённом порядке, чтобы можно было открыть дверь.  

Взяли за волосы и били головой о плитку

В камере были очень разные люди — женщины от 20 до 50 лет. Были девочки, с которыми бы я вряд ли подружилась в обычной жизни. Была девочка-панк, которая не впервые попала в изолятор. В итоге всех отпустили, а её оставили ещё на 15 суток с формулировкой: “Тебе не привыкать, ещё посиди”. Была красивая и активная девочка, которая что-то сказала надзирателям, после чего её взяли за волосы и били головой о плитку. Лицо осталось целым. Но звучало и выглядело всё это очень страшно. Она шла с БЧБ-флагом на плечах, когда её схватили. В автозаке пометили красной краской…

Через слегка приоткрытое окошко можно было наблюдать за улицей. Я видела скамейку, на которой иногда кто-то сидел... В какой-то момент там появились православные священники, которые, видимо, просили нас отпустить. Но людей под окнами периодически разгоняли.

Потом у меня заболела голова. Боялась, что это последствия удара дубинкой. Стресс, духота… Мы пытались поспать. Расстилали под кроватями одеяла и по очереди туда залезали. Оказалось, что там проходит вентиляция и есть хоть какой-то воздух. Но поспать за двое суток так и не удалось. 

До попадания в камеру нас никто не кормил. Да и есть никто не хотел. Мы не знали, что будет дальше. Я требовала, чтобы меня ознакомили с решением суда, но на это никто не обращал внимания.

Обсуждали, что с кем произошло. Что нам грозит. Ещё в прогулочном дворике мы с подругой пытались петь, но девчата были настолько запуганы, что нас одёргивали и просили не высовываться и вести себя тихо. Я не вела себя шумно, а просто периодически взывала к законности. 

По одной нас выводили в коридор на разговор. Думаю, это был сотрудник КГБ. Он спрашивал обстоятельства задержания, кто я, кем работаю, и сказал, что, если попадусь следующий раз, всё будет гораздо хуже.

Она кричала, бросалась на нас и царапалась

В камере вместе с нами была женщина с белой горячкой. Она не давала спать. Ходила кругами в этом узком пространстве, всех расталкивая локтями. Моментами вела себя чуть потише, но потом кричала, бросалась на нас и царапалась. Выглядело, что она пытается выйти из квартиры покурить или в магазин, требовала, чтобы мы ей открыли дверь, считала, что мы какие-то родственники мужа, которые её держат взаперти. Во второй день она решила, что мы все куклы, которых надо сжечь. Когда она слишком вторгалась в личное пространство, кто-то срывался и её отталкивал от себя. Были барышни, которые агрессивно ей отвечали. Кто-то пытался с ней договариваться. Мы много раз просили ей вызвать врача — она покрывалась потом, было видно, что ей плохо. И нам было страшно, что она там прямо умрёт, было её жалко, несмотря на то, что все пытались её оттолкнуть.

К тому же она очень плохо пахла. Потом обгадилась, и стало всё ещё хуже. Одна из старших узниц помогла ей помыться. Пришла санитарка. Вывела эту женщину на коридор и спросила, где та находится. Женщина ответила, что находился в лесу, после чего её со словами: “Ну и иди в свой лес” засунули обратно в камеру. На наши просьбы её угомонить отвечали: “Я один, а вас больше тридцати. Вот и угомоните. Мы не будем против, если у неё появится парочка фингалов”. Для меня присутствие этой женщины было одним из самых серьёзных испытаний. Не иметь возможности поесть, сходить в туалет я воспринимала нормально, потому что часто бываю в походах. После всего, что происходило в городе, была какая-то моральная готовность попасть на сутки. Но вот это… В какой-то момент я прилегла. И она попыталась сесть мне на лицо, потому что не видела меня. Я была в очках. Вскочила, схватила её за руки и держала… Это сложно.

Под забором валялись дреды. Надзиратели ходили и собирали их

На следующий день нас покормили. Каждой выдали кружку сладкого крепкого чая, кусок батона и тарелку овсянки. В 14 часов вывели из камеры, повели во дворик, поставили лицом к стене. Не били. Даже шутили. Это были конвоиры. Был внятный разговор и ощущение, что они были “среднего мнения”. Понимали, что многие попали сюда случайно.

Мы стояли час. Из-за забора доносился запах кофе, под забором валялись клоки волос, дреды. Надзиратели ходили и собирали их.

Нас загрузили в автозак, конвоиры успокаивали рыдающих девушек. Дали воды. Сказали, что повезут в Жодино. А потом зашёл мужчина в чёрной маске с зубастой рожицей и сказал возвращаться в камеру.

Вечером после 21:00 нас стали выпускать. Построили лицом к стене на четвёртом этаже. Из-за двухдневного стояния моя спина совсем “сдала”. Адреналин, на котором я держалась всё это время, упал. Стояла и ёрзала, пыталась распрямиться. Девочка рядом позвала персонал. Мне разрешили сесть на землю. А потом даже на стул. Нас никто не унижал, не бил, мы говорили снова с какими-то людьми. 

Не знаю, кто это был. Подписали бумагу, что осведомлены о статьях за участие в беспорядках. Нас повели вниз за вещами. В камере оставили девочку-панка, женщину с психозом и ещё маленькую хрупкую девушку. На четвёртом этаже она посмотрела на надзирателя в маске с рожицей и сказала: “Хочу вас запомнить”. Он сказал, ладно, останешься на 15 суток. Её зовут Юля, я за неё очень переживаю.

Отдали вещи, которые забрали там, на Окрестина. Сказали, что, если хотим получить телефоны и другие вещи из автозака, надо оставаться ещё на сутки. Девочки, у которых не было ключей от квартиры, плакали. Мы вышли из ворот. Нас ждали люди.

Надея плачет

Оказалось, что люди стоят очень тихо. Море людей, море огней, плакатов. Предлагают чай, воду, покурить, позвонить. Люди бросились разбирать “выживших”, а я искала своих. Мне предложили позвонить. Я не помнила ни одного телефона. Волонтёры нашли мужа в соцсетях. Увидела, что он был онлайн две минуты назад. Поняла, что собака не умерла от голода, и что муж меня ищет. Он ждал меня в Жодино, моё имя значилось в списках там.

…О подобном я читала в книге “Шантарам” Грегори Дэвида Робертса — про тюрьму в Индии, и думала, как же такое возможно вынести... Сейчас у нас очень большой страх. Мы уехали жить к друзьям. Позавчера между горящими окнами перед нашим домом стоял человек. То ли он подслушивал, то ли подсматривал… Может, он не связан с этим всем, но состояние такое, что хочется спрятаться… 

Чтобы следить за важными новостями, подпишитесь на канал Еврорадио в Telegram.

Мы каждый день публикуем видео о жизни в Беларуси на Youtube-канале. Подписаться можно тут.