Как власти разговаривают с людьми языком памятников

Александр Лукашенко мечтает превратить Беларусь в IT-страну. Минск должен стать столицей этого проекта, но возможно ли это? Город завис между советским прошлым и неопределённым будущим, и, по крайней мере пока, не очень-то соответствует стилистике IT.

Обсуждаем трансформацию постсоветского пространства и схватку прошлого и будущего в современном городе с Алексеем Макаркиным, первым вице-президентом московского Центра политических технологий.

Как Александр Невский в Витебске “отвечает” князю Альгерду

Еврорадио: Как политические технологии, которыми вы занимаетесь, связаны с памятниками?

Еврорадио: То есть государственные власти через памятники общаются с людьми?

Алексей Макаркин: Фактически, так государство даёт населению различные сигналы. Что хорошо и правильно. Эти “месседжи” могут носить разный характер. В современной России персонажи памятников — это деятели советского времени, хоть и тщательно отобранные. Например, военачальники времён Великой Отечественной войны. И, в то же время, много персонажей, памятники которым ставили ещё в XIX — начала ХХ века. Восстановлены некоторые уничтоженные монументы того времени.

Например, памятники Александру Невскому стоят сегодня не только в городах, которые связаны с его именем, таких, как Переяславль-Залесский, но и в городах где он не княжил, никогда не проезжал, и к которым он вообще не имеет никакого отношения. Это символ российского патриотизма, религиозности и антизападничества.

Еврорадио: Кстати, памятник Александру Невскому есть в Витебске.

Алексей Макаркин: Как раз здесь есть связь — супруга Александра Невского была оттуда. Памятник в Витебске очень интересен. Обычно Александр изображён в качестве полководца-победителя. Например, на коне, как в Санкт-Петербурге. Если средства на коня отсутствуют, он должен быть в шлеме, с другими атрибутами победителя. А в Витебске памятник подчёркнуто миролюбивый, семейный. Жена-княгиня рядом, а своего старшего сына Василия князь держит на руках. Кстати, конечно, этот памятник — в некотором роде альтернатива памятнику князю Альгерду, который был поставлен в Витебске чуть раньше. С ним всё сложнее. С одной стороны, это князь на соколиной охоте, а охота — это не военный ритуал. Но, с другой стороны, он на коне и в доспехе.

Еврорадио: Шутят, что Альгерд не случайно показывает рукой на восток, в сторону Москвы.

Алексей Макаркин: Я понимаю.

Россия показывает: князь Владимир — не украинский, а российский

Еврорадио: В идеологии современной Беларуси война имеет большое значение. Но я что-то не припомню, чтобы у нас в последнее время устанавливались памятники советским полководцам. Чем, на ваш взгляд, это объясняется?

Алексей Макаркин: Вопрос довольно сложный. Я думаю, что Россия воспринимает себя, в первую очередь, как победитель в войне. А Жуков, Рокоссовский — это, соответственно, те герои, которые выиграли войну. Конечно, мы вспоминаем про жертвы, про весь ужас войны. Но в меньшей степени. Если мы посмотрим на мемориал на Поклонной горе — это очень чётко мемориал стране, которая выиграла войну. Что касается Беларуси — здесь другой образ войны. Здесь тема жертвенности важнее, чем то, что Красная Армия дошла до Берлина. Если мы посмотрим на главный белорусский военный мемориал — Хатынь — это мемориал тем людям, которые погибли.

Еврорадио: Что ещё можно “сказать” памятником?

Алексей Макаркин: Яркий пример — памятник князю Владимиру в центре Москвы. Его сначала хотели поставить на окраине города, но на вершине — на Воробьёвых горах. Но там начались проблемы с экологией, была опасность оползня. Поэтому его воздвигли на Боровицком холме, рядом с Кремлём. Это такой сигнал. Если традиционно считается, что князь Владимир — украинский персонаж, и главный монумент Владимиру стоит в Киеве над Днепром, то Россия показывает — нет, князь Владимир — российский. И таким образом забирает себе.

В этом свете ситуация с памятником Альгерду в Витебске выглядит ещё интереснее. Ведь Литва сейчас активно продвигает себя как преемница Великого княжества Литовского, и на тему того, чья эта история, белорусы немало спорят с литовцами. Что тогда памятник Альгерду в Витебске, как не наша заявка на то, что мы и есть ВКЛ?

Почему Минск не меняется? Стимула нет!

Еврорадио: Давайте поговорим про Минск. Как на ваш взгляд, это "советский" город?

Алексей Макаркин: "Советский".

Еврорадио: Как вы это определили для себя?

Алексей Макаркин: Для того, чтобы город стал "европейским", нужен серьёзный стимул. Ведь общественное сознание консервативно. Люди всегда хотят продолжать ходить по тем же улицам, по которым ходили детьми, по которым ходили их родители. Люди подозрительно относятся к изменениям. Они хотят, чтобы в школах были те же учебники, что и у них. Для изменений должен быть стимул. Если мы возьмём страны центральной Европы — они менялись очень сложно, но у них было желание попасть в Евросоюз. Это мощнейший магнит. И был консенсус элит на этот счёт.

Еврорадио: Поэтому Вильня и Варшава преобразились так быстро?

Алексей Макаркин: И Вильня, и Варшава, и Прага. А если ты не меняешься — ты сам себя начинаешь воспринимать как какую-то архаичную провинцию. Да, первоначально новый образ вызывает протест. Но, как только начинаются перемены, тут же появляются сторонники, проекты, в которые втягивается всё больше участников. И новый образ становится привычным, удобным и интересным.

Еврорадио: То есть у Минска нет желания меняться? Воли, которая бы подтолкнула его вперёд?

Алексей Макаркин: Стимула нет. Как только появится стимул, тут же появится и желание. Смотрите, если говорить о европейской перспективе, то обсуждается вопрос вступления в Евросоюз Сербии, Албании. Вряд ли это вопрос ближайшего времени, но тем не менее. При этом никто не говорит о европейской перспективе Беларуси. Географически она рядом, но политически — совершенно иная.

Снос памятников — это цензура истории

Еврорадио: Можно ли быть “советским” городом и столицей IT-страны одновременно?

Алексей Макаркин: Если сохранять советскую стилистику в неприкосновенности, то ничего не выйдет. IT-стилистика серьёзно от неё отличается. Но я бы не замыкался только на архитектуре.

Современная IT-культура — это культура свободы. Во всех сферах.

Например, если айтишник придерживается сексуальной ориентации, “неправильной” с точки зрения большинства, то для традиционного общества он изгой. А в современном обществе он вполне приемлемая фигура, и никто у него ничего не спрашивает. У него есть права, свобода выражения.

Еврорадио: А если всё же говорить об архитектуре и памятниках?

Алексей Макаркин: Никто не предлагает уничтожать старую архитектуру. Это глупо, это вандализм. Но отношение к архитектурным памятникам становится более свободным, можно сказать, ироничным. Яркий пример: сейчас в крупнейших музеях, классических, имперских, таких, как Версаль, рядом с произведениями искусства XVII-XVIII веков выставляются современные инсталляции. И это прекрасно! С одной стороны, речь идёт о какой-то преемственности. С другой — это отход от помпезного высокого стиля. Правда, аудитория реагирует противоречиво. Как это: Версаль, Людовик XIV — и вдруг какие-то инсталляции!

Еврорадио: Это как в Минске рядом с памятником Ленина поставить памятник… Ну, роботу, например.

Алексей Макаркин: Да, что-то вроде того. Тогда, конечно, у многих возникнут вопросы. Но всё же я говорю, что для продвижения современной культуры совершенно не обязательно убирать старое. Его нужно встраивать в другой контекст.

Еврорадио: Однако, многие страны идут по другому пути. В Украине сносят памятники Ленину и переименовывают города. В Литве в принципе все памятники советской эпохи убрали с улиц и свезли в музей под Друскениками.

Алексей Макаркин: Я бы не относился к этому как к какому-то универсальному процессу: либо все памятники убрать, либо все оставить. Памятники, не связанные с местной традицией и не имеющие значения как арт-объекты, вполне возможно убирать. Но если памятник встроен в историю населённого пункта, его можно и оставить. Ведь иначе происходит цензура истории, из неё изымается страница. Нужен индивидуальный подход.

Возьмём ситуацию, когда большевики пришли к власти. В 1918-м году вышел декрет о том, что нужно снимать памятники царям. Но они не разрушили памятник Петру I работы Фальконе. Оставили даже памятник царю, которого они особо ненавидели, — Николаю I, поставленный Клодтом напротив Исаакиевского собора. Потому что это значимые памятники для истории и искусства.

Откуда столько желающих поставить памятник Сталину?

Еврорадио: Но вот памятник Ленину на центральной площади города — это атавизм или норма жизни?

Алексей Макаркин: Нужно смотреть, что это за памятник. Если за ним ничего нет, кроме очередного идола, то атавизм. А если с ним связана какая-то история и традиция… Я не уверен, что нужно рядом с ним ставить роботов, но были бы уместны какие-то поясняющие таблички. Возможно, экспозиция о том, как он возводился, что было уничтожено для расчистки места под него, как он в разные эпохи вписывался в городскую среду.

Еврорадио: В первые дни войны фашисты снесли минский памятник Ленину, а потом, по легенде, делали из него шайбы и тут же, на площади, играли в хоккей. Но потом он вернулся на своё место. В отличие от памятника Сталину, который стоял в Минске на Октябрьской площади. Мне кажется, власти общаются с людьми, и устанавливая памятники, и отказывая в их установке. Но почему столько людей сейчас высказывается за восстановление памятников Сталину?

Алексей Макаркин: В первую очередь, это памятники коммунистической субкультуры. В России их в основном (за редким исключением) ставят на частной территории. Например, какой-то коммунистический активист владеет заводом или автостоянкой, и там его ставит. А если памятник Сталину ставит государство, оно старается включить его в какой-то исторический контекст. Например, Сталин — Рузвельт — Черчилль. Бюст Сталину собираются поставить в Москве, но в контексте, что это все правители — от Рюрика до Ельцина, а он — один из.

Но я думаю, что обращение к фигуре Сталина — это не только коммунистическая субкультура, не только архаика. Это во многом протест. Против современной бюрократии, современной коррупции. Сталин ведь предстаёт в виде сурового аскетичного вождя, который наказывал чиновников, ходил в одной шинели, у которого не было счетов в зарубежных банках. В 1970-е люди тоже апеллировали к Сталину. Мол, “вот Сталин пришёл бы и наказал”. Сталинизм — это, конечно, уродливое явление. Но это и явление низового протеста.