Не пустила сына в школу к врагам. История многодетной Татьяны из-под Херсона

Июнь 2022 года. Татьяна колеблется: ехать в соседний Херсон из-за вражеских блокпостов страшно. Но, похоже, другого выхода нет. Запасы пищи и средств гигиены исчерпаны. Цены в магазинах выросли в два-три раза. Брать помощь у россиян Татьяна не хочет ни при каких условиях, хотя у нее трое маленьких детей.

Знакомые, которые по разным причинам помощь у врага берут, пророчат: со своим патриотизмом Татьяна в оккупированном поселке долго не протянет. Женщина отвечает: увидим.

Hromadske вместе с благотворительным фондом “Голоса детей” рассказывает историю многодетной матери из Херсона, которая подпольно учила своего ребенка в украинской школе во время оккупации.

Первый обыск

Россияне появились в Белозерке (пгт расположен в 13 километрах от Чернобаевки) в начале марта прошлого года. Ходили с обысками по домам, допрашивали мужчин, искали тех, кто был в АТО и ТрО. Дом Татьяны не обошли стороной.

“Один зашел внутрь, но ему навстречу из комнаты вышла наша младшая дочь (ей только исполнился год), то он спросил только, все ли это комнаты. В отличие от соседей, из шкафов у нас ничего не вытряхивали”, — рассказывает женщина.

Мужа Татьяны заставили раздеться по пояс. “Почему не служит? Где военный билет? Пусть покажет, потому что будет хуже”.

“На дороге за воротами стояли другие российские солдаты, БТР, “Урал” и бусик, — вспоминает Татьяна. — Кто из местных не понравился — сразу вывозили. Я видела, как мужчине с нашей улицы накинули мешок на голову и забрали. Моего оставили, но сказали ближайшие десять дней из дома не выходить”.

Вскоре мимо проехала еще одна машина со связанными людьми. Лежали неподвижно. У каждого — мешок на голове. Живы ли сейчас эти люди? Татьяна не знает.

“В Белозерке до сих пор есть те, кого считают пропавшими без вести”, — говорит она.

“Я в своем доме, на своей земле”

Проблемы с продуктами начались почти сразу. Крупы заканчивались, самые дешевые макароны, когда они наконец-то появились в магазине, стоили примерно сто гривен за килограмм. Татьяне помогали родители, но этого было недостаточно. Между тем в центре Белозерки стояли очереди за российской гуманной помощью. Потом ее начали выдавать только по документам.

“Был момент, когда мы с мужем повздорили, — вспоминает Татьяна. — Он говорил: возьми, надо как-то жить. А я: хочешь взять — так иди сам. Спорили вплоть до того, что будем разводиться. Но все-таки не пошли на это”.

Женщина начала искать волонтеров в Херсоне. В то же время Ирина Мезенцева, координатор волонтерского движения “Херсон+”, искала многодетные семьи, нуждающиеся в помощи. “Мы как раз расфасовали первые пятьдесят продуктовых наборов: крупы, макароны. Пошли первые донаты”, — вспоминает девушка.

“Я долго решалась ехать в Херсон за продуктами, — признается Татьяна. — Боялась. Тогда маршрутки в Херсон останавливали: мужчин выводили, у женщин проверяли документы. Ехать должна я, потому что мужа после того, как его хотели расстрелять, я отпускать боялась. Даже когда он ездил к родителям на другой конец поселка, его каждый раз преследовали. То по колесам стреляли, то доставали гранату, которая чудом не взорвалась. Не один такой случай был”.

Впрочем, и первая, и последующие поездки Татьяны в Херсон были успешными. А когда у херсонских волонтеров появилось больше возможностей помогать (наладилось сотрудничество с предпринимателями и БФ “Голоса детей”), они начали сами развозить продукты по селам.

“Это все еще не было расфасовано, под мешками с макаронами и крупами мы прятали консервы и пряники, чтобы их не забрали, — рассказывает волонтер Ирина Мезенцева. — А уже в деревнях женщины фасовали это все на своих кухнях и в гаражах. Тогда относили людям. Рисковали? Конечно. Когда россияне готовили референдум, многие отказывались принимать нашу помощь. Но не Татьяна”.

“Чего бояться? Я в своем доме, на своей земле”, — говорила она.

Ее руки вместе с другими живо фасовали помощь — час, два, три, четыре. На маленькой кухне росла гора пакетов для полусотни семей из Белозерки. В то же время в полусотне метров, в соседнем доме, жили враги. Что случилось бы, если бы кому-то из них пришло в голову заглянуть к Татьяне на кухню?

“Волонтеры, которые нам помогали, тоже рисковали жизнью. Я знаю, как это — когда нечего дать детям есть, поэтому хотела помочь тем, кто в этом нуждался. Мы смотрели: когда россияне куда-то трогались, тогда накрывали продукты одеялами и развозили пенсионерам, людям с инвалидностью и семьям с детьми”.

“Мама, в нас дядя стрелял”

Каждый вечер перед сном Татьяне дети проговаривали одни и те же слова: “Боже, сохрани нас”. Когда Чернобаевка то и дело гремела от взрывов, и все разлеталось по сторонам, детский плач не утихал часами. “Я повторяла, что это наши работают, наши освобождают. Пока это не стало помогать”.

На улицу детей Татьяна пыталась не выпускать. Играли во дворе, как только видели россиян — прятались. Те даже останавливались и спрашивали, почему: “Мы же вас не обижаем”.

А потом четырехлетняя дочь пришла домой со словами: “Мама, в нас дядя стрелял”. Пока Татьяна ездила в город за помощью, муж пошел с детьми на рыбалку, и по дороге к ним прицепился пьяный российский военный.

Поднял автомат.

Пуля продырявила бетонную плиту.

Либо ребенок идет в школу, либо его заберут

“Не будете водить ребенка в школу — больше его не увидите, лишим вас родительских прав”, — Татьяна пересказывала маме слова российских военных, плача в трубку. Ее мать уже была на подконтрольной Украине территории. “Я до последнего не хотела отдавать сына в школу, но очень боялась, что его у меня заберут”, — вспоминает женщина.

С началом оккупации все три школы в Белозерке перешли на дистанционное обучение. Россиянам это не понравилось: “Они запрещали заниматься онлайн, приходили с проверками к учителям, забирали ноутбуки, давили: либо работайте с нами, либо уезжайте”, — рассказывает Татьяна.

В конце концов из трех школ осенью 2022 года в оккупации заработала одна: там преподавали привезенные российские учителя и те из местных, кто согласился на сотрудничество. Те, кто ходили в школу, рассказывали Татьяне, что в одном классе могли учиться дети всех возрастов. Учебники — российские, о чем-то украинском — ни слова. Рядом со школой, в гаражах, вспоминает Татьяна, россияне держали боекомплекты, а вокруг было много солдат и “Уралов”. “Не знаю, как родители не боялись. Оккупанты в любой момент могли вывезти этих детей”.

Своего сына Татьяна в оккупированную школу так и не пустила. Мальчик подпольно учился онлайн. Учебники семья хранила на гугл-диске, учитель присылал задания: их нужно было как можно скорее переписать и сразу удалить сообщение. Также удалялись и фото выполненных задач. Рабочие тетради семья прятала среди чистых. Когда исчезла связь, ходили в больницу, где работал Wi-Fi. Там Татьяна предусмотрительно прикрывала телефон рукой. Каждый случайный взгляд вызывал беспокойство. Даже тех, кто якобы был за Украину.

“Люди продавались”

После очередной ротации в дом Татьяны приходили новые российские солдаты, но каждый раз спрашивали то же самое: “На что вы живете? Почему не ходите за помощью? Мы ведь к вам с миром. А вы?”

“Сначала местные были против россиян. Но то, что мы не берем помощь, сдал кто-то из соседей, — рассказывает женщина. — Люди, от которых такого не ждешь, продавались. Были те, кто за деньги передавали информацию, из каких домов уехали соседи, и эти дома обчищали. Кто-то в кафе с россиянами ходил, кто-то за руку здоровался — для меня это тоже контакт, хоть и не знаю, о чем там были разговоры. Потому мы оборвали почти все связи”.

Татьяна наблюдала, как увеличивается количество людей с российскими паспортами и сим-картами. Возрастало количество и тех, кто получает российские выплаты и пособия. Женщина слушала, как они оправдываются про “справедливую компенсацию за разрушенную жизнь и умение выживать в новой реальности”.

Сама же верила, что ВСУ их освободят. И когда после девяти месяцев оккупации это произошло, могла только плакать и кричать на весь двор: “Слава Украине!”

Автор: Надежда Швадчак