Сбежала от ГУБОП. История врача, на которую вуз подал в суд из-за распределения

“В участке мне показали бумажку. Это была анонимка, мол я вместе с какими-то людьми заложила где-то бомбу, при этом оскорбляла президента и говорила плохие слова, типа “Жыве Беларусь!”

Так медицинская работница Анна [имя изменено по просьбе собеседницы] описывает Еврорадио причину своего экстренного отъезда из Беларуси в декабре 2022 года.

По словам одного из тех, кто допрашивал девушку перед отъездом, донос на неё в КГБ пришёл из бывшего места работы.

— Теперь университет подал на меня в суд из-за того, что я не отработала по распределению восемь месяцев. Не собираюсь ничего им платить и считаю, что заплатить должен работодатель, по чьей милости я и уехала, — говорит Анна.

Мы попросили Анну рассказать свою историю. В ней много личной боли за то, что происходило в белорусских больницах в пик распространения коронавируса, когда администрация не только закрывала рты сотрудникам, но и прятала подчинённых, чтобы не сболтнули чего лишнего. Угрозы и унижения, доносы и издевательства при задержании — всё, с чем пришлось столкнуться хрупкой девушке из Беларуси, просто потому что она не могла молчать.

— Впервые с преследованием за политику я столкнулась в 2018 году, когда на “Нехта” появилось какое-то мемное видео про врача из моего инстаграма. Тогда я даже не знала, кто такой Нехта. И вот потом целый год меня прессовали КГБшники. Думаю, что вся претензия была только в том, что ролик разместили в оппозиционном канале. Мне предъявляли, что я с ним будто бы знакома… Тогда я получила, можно сказать, от всех, от кого могла.

Во-первых, меня вызывали на беседы проректоры университета, которые постоянно угрожали: говорили, что если это дело передадут дальше, родителям не поздоровится. Всех уволят, а меня отчислят. Требовали закрывать все соцсети.

Ещё был один, как я поняла, КГБшник. Во время моей встречи с администрацией вуза он принёс огромную папку с досье на меня. Там были все данные родителей, информация про мою учёбу, все фотки из соцсетей, все номера моих контактов.
И он просто молча сидел, пока проректор вела беседу.

По скрежету во время разговоров и постоянному перегреванию телефона я ощущала, что меня слушают. Им надо было отследить, связана я с Нехтой или нет. Сотрудница деканата, на самом деле, хорошая женщина, просто прямо предупредила: “Будь осторожна. Сейчас они держат тебя на крючке”.
Вся эта история продолжалась около года, потом как будто бы всё замялось.

— Как поменялась ваша жизнь в феврале 2020-го?

— Ковид. Правдивая информация по ситуации скрывалась, в университете нас предупредили: “нужно молчать”.

Меня и многих других студентов отправили работать по больницам, потому что медработников не хватало. К слову, многие заболели и умерли.

Условия труда были ужасными, потому что никаких средств защиты нам больницы не предоставляли.

Мы работали в экстремальных условиях. Когда люди умирали, нам запрещали в принципе об этом говорить.Трупы прятались под лестницу — это было очень страшно.

Я собирала подписи, расклеивала разные плакаты за честные выборы, попыталась стать независимым наблюдателем. Поначалу это можно было делать, но потом людям просто не давали работать.

Во время выборов я голосовала за Светлану Тихановскую.

Дальше началась жесть. После выборов я приехала в свой город из Минска и не могла понять, что происходит, потому что отключили интернет. Выхожу — а там взрывы, всё кругом орёт. Было очень страшно.  

9 августа я узнала, что посадили моего знакомого, с которым виделись за полчаса до задержания. Ему отбили почки.

После десятого числа мы начали ходить на все митинги. 11-го нас избили омоновцы. Меня не сильно, потому что я быстро бегаю. Двоих моих друзей поймали и посадили надолго в ИВС. Теперь они живут в Польше, как и все мы.

Мы ходили на все подряд марши, и, конечно же, на акции медиков. Помните, врачи требовали остановить насилие, потому что огромное количество людей было покалечено? До нас дошла информация о насилии девушек. Мы пытались сделать максимально всё, что могли, только бы это всё прекратилось.

— Как относились в вашей больнице к людям, которые ходят на митинги и акции?

— Мне приходилось работать по распределению в максимально провластном месте с прикорытниками. Эта была одна из тех больниц, куда приезжал Лукашенко и снимал видео про ковид, мол, как мы все боремся и какие мы молодцы.

На работе начался жёсткий моббинг и буллинг. На митинги ходила молодёжь. Руководство, типо главврача и замов, и другие провластные сотрудники прессовали нас ежедневно. Это люди с явными расстройствами психики. Нас постоянно вызывали на ковёр, где унижали и оскорбляли.

“Мы тебя уволим! Мы тебе карьеру сломаем и ты больше никуда не устроишься! А родителей твоих, да и тебя, просто убьют!” — это уже были конкретные прямые угрозы.  

У одной из сотрудниц была настолько нестабильная психика, что она на нас кидалась, могла, например, резко схватить за руку. Так продолжалось очень долго.

Родителям, кстати, постоянно угрожают повсюду.

Да, это было ужасно и доводило меня до панических атак. Вытягивало то, что мы очень сдружились с коллегами, с которыми ходили на митинги. Мы верили в победу и были полны энтузиазма. Это чувство единения было лучшим из того, что я испытывала когда-либо. Мы все друг друга поддерживали. 

Первое время было всё хорошо, но потом началась война. Я не могла себя сдерживать. Во время референдума я сложила свой бюллетень гармошкой и это не прошло мимо главврача. Мол, как это я так сделала.

Я понимала, что в нашей ситуации мы возможно где-то не дожали, но вот война в Украине, где ежедневно погибает столько ни в чем невиноватых людей. 
Война просто разрушила весь мой мир, а мне в больнице заявляют, мол я ничего не понимаю: “Это специальная военная операция, так надо”.

Молчать я не умею, поэтому начала активно постить во все соцсети информацию о войне. И я так понимаю, на работе это не всем понравилось: во всех больницах осталось очень много именно провластных, скажем, не сильно порядочных людей.
На работе попросили характеристику со старого места. Спустя какое-то время мне её прислали.

И тут в больницу заявляются сотрудники ГУБОПиКа. Их было двое, они ждали меня у главврача. Мне сказали: “Мы вас задерживаем до выяснения обстоятельств”. Как “особо опасную преступницу”, меня вывели из больницы, там нас ждал ОМОН. В участке по анонимному доносу со старого места работы мне предъявили обвинение по соучастию в террористических группах, оскорблении президента, экстремистской деятельности и участию в массовых мероприятиях. Ещё они откопали кучу моих старых фотографий с митингов.

— Как проходил допрос и что случилось позже?

— Меня допрашивали, пять мужиков с автоматами. Они откровенно издевались: отпускали в мой адрес кучу шуток ниже пояса, говорили, что сейчас меня поимеют. Взломали мой телефон и восстановили все переписки и подписки в телеграм. Я не знала, что это можно сделать. Лазили по инстаграму и смотрели фотографии. Передо мной допрашивали парня — тоже по политике, его там били прям очень сильно.

Я боялась, что меня изобьют тоже, поэтому приняла тактику со всем соглашаться, что бы ни говорили.
 
А потом мне предъявили ордер на обыск. Он проходил дома с понятыми. Я взвесила все обвинения и поняла, что мне капец. Там был один сотрудник, молодой выскочка, который постоянно предлагал оформить меня в ИВС и всех поторапливал. Потом ему начальник сделал замечание, мол надо как-то сдержаннее быть, перед тобой — врач, уважай её.

А потом случилось чудо. Я так поняла, что сотрудники, которые с нами были, приехали из другого города, и вот им срочно надо ехать на какой-то вызов. Они меня привезли на работу и поехали. Это был какой-то странный жест, но я поняла, что надо бежать.

Побежала сразу домой за документами и зарядкой для телефона. Позвонила знакомым, мне помогли договориться с BYSOL насчёт эвакуации. И тут позвонил следователь — за мной приехали на работу. Предупредив друзей, которые должны были меня вывезти, я выкинула симку и побежала прятаться по дворам.