“Не могу и вашим и нашим”: как сложилась жизнь уволившихся силовиков
“Если бы я остался по ту сторону баррикад, то не смог бы потом смотреть людям в глаза”, — рассказывает Еврорадио экс-сотрудник УВД города Бреста Кирилл Юркевич. В июле 2020 года парень участвовал в оцеплении в центре города во время цепи солидарности: “Следил за тем, чтобы люди не выходили на проезжую часть”.
“Участники цепи вели себя доброжелательно, а мне было стыдно и тошно, ходил с опущенной головой, — вспоминает собеседник. — Решил, что это первое и последнее моё мероприятие такого рода”.
В интервью Еврорадио Кирилл, а также другие бывшие сотрудники силовых структур Беларуси, Виктор и Борис (имена изменены по просьбе героев), рассказывают, почему решили сменить работу и как изменилась их жизнь “на гражданке”.
Кирилл: “Когда-то бредил по розыску, думал — романтика”
Когда задержали Виктора Бабарико, я посчитал, что это незаконно, и опубликовал в инстаграме пост в его поддержку. Его увидел кто-то из руководства, меня вызвали на разговор, сказали: либо я работаю в этой системе и не выкладываю такие вещи, либо ищу другое место. На что я ответил: хотите — увольняйте, моя позиция неизменна, нарушать закон не буду, участвовать в каких-то задержаниях тоже. И, мол, в случае чего готов сдать удостоверение. Восьмого августа меня уволили по приказу. Так что в дальнейших разгонах участия не принимал.
Новую работу нашёл быстро, в поисках помогали друзья и знакомые. Пошёл в водители-международники, занимаюсь грузоперевозками на фуре. В основном катаюсь по Европе и России. Работа сложная, но интересная. Не сказать, что я об этом мечтал, но как промежуточный вариант меня устраивает. Зарплата стала повыше. Есть много целей и планов.
В любом случае постоянно открываешь что-то новое: побывал даже на Урале. Так что впереди, уверен, ещё много открытий.
Как видите, у меня каждая работа романтичная [Смеётся.]: когда-то бредил по розыску, думал — романтика. Теперь — фура.
До работы в милиции я пять лет отучился в Академии МВД, поэтому приблизительно представлял, чем буду заниматься, с каким контингентом придётся сталкиваться. Работа нравилась. Но то, что случилось летом… С одной стороны, это очень тяжело морально. С другой — понимаешь абсурдность ситуации: люди просто стоят где-то, сидят на лавочках, а ты подходишь и выдвигаешь им какие-то требования (не знаю, можно ли назвать их законными) — “перейти”, “не сидеть”, “не стоять здесь”. Чувствуешь отвращение, отвращение к самому себе.
Хотел бы я вернуться в милицию? Для этого надо, чтобы в стране начали соблюдать законы. Нужны честные открытые суды. Сегодня мы видим, что, по сути, правды вообще негде искать: ни в судах, ни в каких-то других надзорных инстанциях. Какая-то антиутопия. Люди боятся говорить, их запугивают. Никто не знает, как может всё обернуться. Посмотрите, как судят журналистов, которые, казалось бы, ничего противозаконного не делают. Им дают по два года колонии, химии; за кражу — меньше. Сейчас у меня больше вопросов, чем ответов на то, что происходит.
Но в любом случае люди выходили не зря. Что бы там ни было дальше, мы увидели, сколько вокруг единомышленников, сколько хороших вещей было сделано за это время. Я в любом случае надеюсь, что рано или поздно всё поменяется, потому что всё циклично. Не бывает так: мы упали на дно и больше не поднялись. Всё обязательно поменяется, и в лучшую сторону.
С бывшими коллегами я не общаюсь, так как не вижу в этом особого смысла. Всё-таки наши пути разошлись. В настоящее время у всего действующего руководства позиция, что мы — предатели. Я человек конкретный: не могу — и вашим и нашим. А так у меня всё отлично, не считая долга за гособучение. Сейчас идёт суд, там иск на 12 тысяч рублей. Осталось с ним разобраться. Но я ни о чём не жалею.
Виктор: “Говорили, что люди, которые выходят, чуть ли не террористы”
Я работал в Департаменте охраны, занимался охраной посольств и консульств. В разгонах не участвовал, но иметь даже косвенное отношения к бесправным действиям силовиков желания не было.
Мы все знаем, что происходило. Лично меня больше всего шокировало то, что люди из силовых структур способны на такую жестокость. Я даже представить не мог, что у нас работают люди, способные так обращаться с гражданами — применять силу, оружие! Нас же самих учили, что по правилам оружие применяется только в самом крайнем случае. А тут человек слово сказал, и вот уже кто-то хватается за оружие. Это было видно и на видео, и везде. Вседоступность и вседозволенность сотрудникам ОВД — вот что страшно.
Проводилась ли у нас какая-то идеологическая работа? Да, но на очень банальном уровне. Работа, на которую поведётся человек, у которого нет своего мнения и взгляда на вещи. Который слушает, что вливают в уши. Говорили, что в стране — беспорядки, а люди, которые выходят, чуть ли не террористы. Что они хотят свергнуть власть и этого нельзя допустить. Мол, протесты не мирные.
Бить не агитировали. Аккуратно вырабатывали отношение: мы делаем правильно, а протестующие — нет. И неважно, что делают протестующие.
Я понял, что моё мнение о происходящем в стране расходится с мнением руководства, поэтому написал заявление и в ноябре ушёл. Реакция внутри была разной: от “сколько людей, столько и мнений” до некоторого, не ярко выраженного презрения. Сильно никто не давил.
Вообще, с лета, хоть мы, слава богу, и не принимали участия в подавлении митингов, у нас уволилось много людей по сравнению с обычным временем.
В лицо предателями никто не называл, но знаю, что за спиной так отзывались. “Переметнулись”, “смотрите, с кем служите (дружите)”, “как можно доверять такому человеку, считать его напарником, если он перешёл на другую сторону?” — вот такие ходили разговоры. Но так ли это важно? Мои друзья поняли, почему я так поступил. Никаких осуждений или негатива в своём окружении я не почувствовал.
Работу нашёл за два месяца. По специальности, в банке. Занимаюсь продвижением цифровых каналов. Зарплата пока немного выше, чем раньше, но здесь есть перспектива роста. На старой работе её не было. Так что я рад, что ушёл. Всё складывается хорошо.
Некоторые люди говорят, что боятся уходить из силовых структур, например из страха преследования. Так можно бояться всю жизнь и сидеть на одном месте. Я лично ни с чем подобным не сталкивался. Если бы даже знал, что меня это ждёт, всё равно придерживался бы своего мнения и своих планов. Не оставался бы просто из страха.
Борис: “Приходилось быть свидетелем того, как бьют”
В тёмные будни прошлого погружаться не хотелось бы. Нас отправляли на разгоны протестов, но, как говорится, как выполняли — так и не выполняли. Я лично ничего не делал: силы не применял, никого сам не разгонял. Просто, понаблюдав за тем, что происходит внутри, понял, что больше присутствовать в этой системе не хочу даже близко.
Приходилось быть свидетелем того, как бьют протестующих. Это были люди из разных подразделений. Я не понимал, что происходит в их головах. Что им внушали? Кто натаскивал? Что они читали или, наоборот, не читали? Вот вроде человек спокойный всю жизнь был, и вдруг такая агрессия...
Я не знаю, как этому обучают. Может быть, один что-то скажет — пятеро, у кого нет своего кругозора, поверят. Наверное, этим всё и ограничивалось. Я не слышал о каких-то курсах зомбирования. Думаю, всё зависит от уровня развития человека.
От того, что происходило, стоило уходить. Некоторые сослуживцы пошли писать заявления. Я также решил подать рапорт. Было ли страшно? Скорее — досадно за потраченное на эту систему время. Ведь можно было найти себя в другой сфере, преуспеть. А так... Когда человек живёт честно, бояться нечего.
Пошёл к руководству, объяснил. Просто рассказал, что увидел и что дальше не хочу в этом участвовать. Все мы прекрасно помним фотографии с избитыми людьми, а по телевизору говорили — это не синяки, а краска. Ну если кто-то так рисует, о чём можно говорить?
Мне сказали — иди работай дальше, а мы в течение месяца рассмотрим. Меня это не устроило. Тогда мне сказали, если в течение трёх часов не явишься на работу, уволим за прогул. Я ответил — засекайте время. 12 августа я ушёл из силовых структур. Так как договориться по соглашению сторон не получилось, мне пришлось возвращать деньги по контракту. Вернул около пяти тысяч. Это были мои сбережения. Мне никто не помогал. Всё, что было, — всё моё.
Меня часто спрашивают, как отреагировали окружающие. Знаете, столько людей, сколько позвонило с поздравлениями, иногда даже не звонит в день рождения. Меня так никогда не поддерживали: говорили, что всё сделал правильно, что я молодец.
Сейчас у меня всё нормально, прохожу стажировку в IT-конторе. Да, пришлось начинать с нуля, но потихонечку всё осваиваю. Пока зарплату не получаю, но в меньшую сторону она точно не изменится.
Как в 30-е годы
Еврорадио попробовало поговорить и с другими бывшими силовиками. Но они нам отказывали даже в анонимных беседах, ссылаясь либо на “хорошее отношение с прежним руководством, которое не хочется портить”, либо на страх преследования.
“Если захотят, придраться могут к чему угодно, — рассказывает один из собеседников. — Знаю, что выходили на близких родственников. Приходили даже на работу и сообщали, мол, сын вашего подчинённого — предатель родины, такой работник вам не нужен. В общем, все несут друг за друга ответственность, как в 30-е годы”.
Чтобы следить за важными новостями, подпишитесь на канал Еврорадио в Telegram.
Мы каждый день публикуем видео о жизни в Беларуси на Youtube-канале. Подписаться можно тут.
