Почему Исигуро, а не Мураками? Объясняет автор диссертации по романам нобелиата

5 октября Нобелевский комитет объявил, что премию по литературе за 2017 год получает британский писатель японского происхождения Кадзуо Исигуро. Снобы от литературы вздохнули с облегчением: нынешняя “нобелевка” не выглядит политическим или конъюнктурным решением. Не в последнюю очередь потому, что лауреатом премии не стал другой уроженец Японии — Харуки Мураками.

Почему шведские академики предпочли одного японца (так или иначе, по рождению Исигуро — японец) другому? Еврорадио попросило объяснить это у Виктории Мининой — преподавателя минского лингвистического университета, которая в 2013 году защитила диссертацию по романам Каздуо Исигуро.

“У Мураками больше фантастических мотивов. Понятно, что, как и большая часть писателей, он говорит о реальной жизни. Но форма другая. Он уходит в глубокие нереалистичные вещи — например, в хоррор, поэтому он на слуху.

Исигуро более реалистичный. Лишь в последнее время он начал экспериментировать с формой — и да, последний роман у него написан в жанре фэнтези. Но он всё равно говорит о реальных вещах, которые его волнуют. Как человека, как писателя. Как вынужденного эмигранта из Японии. Он пишет о том, как работает наша память — как иногда человек что-то намеренно забывает, блокирует. О том, что стоит говорить, своим близким, а что не стоит. Что нам стоит помнить, а что можно и нужно забыть. Этот мотив проходит через всё его творчество.

Почему я говорю о биографическом влиянии? Исигуро сам замечал, что к творчеству его побудил образ Японии. Будучи пятилетним ребёнком, он с родителями уехал из своей родной страны. И каждый год они планировали вернуться. Отец был океанографом, и их эмиграция якобы была не эмиграцией — они знали, что возвращаются. Но в какой-то момент семья решает остаться в Британии. И Исигуро понимает, что двери в ту Японию, которая у него всегда была, закрыты. Она остаётся в прошлом. Желание сохранить этот образ и привело его к творчеству.

Исигуро называет себя интернациональным писателем. Его первые два романа были “японские” — а потом он издаёт третий роман, совершенно “британский”. Почему? Его замучали поисками японского влияния, а ему хотелось идти дальше. Произошёл катарсис — он через творчество излечился от своих детских воспоминаний. И тогда он сказал, что хочет написать такие романы, которые были бы интересны не только японцам и британцам, но и читателям со всего мира”.