Болезнь — “гейство”: как военкоматы отправляют геев в психиатрические больницы

Гомосексуальность — не болезнь. Кроме как для белорусских военкоматов. Они нередко отправляют парней-гомосексуалов в психиатрические больницы на освидетельствование. С учётом репутации белорусской армии большинство этому радуется, но суть в том, что де-факто ориентацию воспринимают как отклонение. И ставят как диагноз. Конечно, другой диагноз — находят что-то сопутствующее.

Еврорадио поговорило с двумя парнями, которые недавно прошли через областные психиатрические больницы по направлениям из военкоматов. И обнаружило, что режим научил их воспринимать это чуть ли не как норму.

От "побрить и отправить в Украину" до "дискриминация с пользой"

Саша [имя изменено] живёт в Минске, но прописан в областном городе, поэтому медкомиссию после окончания университета проходил там. Он работает в IT, много путешествует и всегда знал, что не хочет в армию. Поэтому ещё до получения повестки обратился в специальные организации, которые помогают призывникам найти болезни для отсрочки или получения военного билета.

Контекст. Всемирная организация здравоохранения не считает гомосексуальность болезнью или отклонением с 1990 года, когда пересмотрела Международную классификацию болезней (МКБ). Беларусь приняла МКБ-10 только в 2002 году, поэтому в "расписании болезней", которое используют для определении годности к службе, ещё в начале нулевых можно было встретить "гомосексуализм" как подтип расстройства личности. Сейчас гомосексуальность в "расписании болезней" напрямую не указывается, но в той же графе есть "расстройства сексуального предпочтения" (статья 19).

— Врачи мне показались нормальными людьми с адекватной жизненной позицией, — говорит Саша в ответ на вопрос, не было ли гомофобии в психиатрической больнице. — А вот младший персонал... Конечно, были вопросы. Один мужик был, санитар, ходил, орал на нас: "Я б вас всех, пид**асов, побрил и в Украину отправил". Ну, что делать.

А врачи — адекватные люди,  окончившие университет, с образованием, эмоциональным интеллектом. В первый день спрашивают по тем диагнозам и жалобам, с которыми тебя направили, на следующий — по ним же, и при выписке — на финальной комиссии.

Да, были комментарии, когда говорили про ориентацию: "Может, это просто фаза", "Ну, мы же все экспериментируем". Но потом врачи решили на комиссии не ставить диагноз с "гейством", выбрали какой-то другой диагноз.

— Какой?

— Не знаю, я не видел, что они написали — отправляют сразу в военкомат и всё. И что у меня, я без понятия.

Про само отделение Саша говорит с пониманием: да, закрытое, но это "чтобы бухать не ходили", да, иногда есть вопросы с соседями по палатам, которые начинают спрашивать, узнав про ориентацию: "А как это?" Но всё это Саша воспринимает спокойно и добавляет, что любит разговаривать с людьми.

— Ориентация — не болезнь. Как ты думаешь, почему только её хватает, чтобы поехать из военкомата в психиатрическую больницу?

— Во-первых, слава богу, что есть такая лазейка. Я не понимаю негатива, который может идти с этим. А во-вторых, в "расписании болезней" написано про расстройство личности. Да и какая разница, что написано, никто не будет смотреть в военный билет. Зато есть возможность не пойти в армию. Это, по-моему, первый раз, когда дискриминация принесла какую-то пользу. Может, конечно, ты гей, который хотел бы пойти в армию... Но для всех остальных это возможность.

"Раз болезнь — пусть болезнь"

Игорь [имя изменено] — из среднего по размерам белорусского города, по образованию учитель. Признаётся, что не хотел в армию — впрочем, как и большинство. Он знал, что "благодаря" ориентации может попасть на обследование в психиатрическую больницу, но решил, что этого мало, и добавил тревожность. В итоге пришёл в своём небольшом городе в военкомат к психиатру, дал бумагу от врача, которого посещал раньше, получил направление.

— Не косились, ничего не говорили, гомофобные замечания, может?

— Думаю, они привыкли видеть нас. Там были мальчики с накрашенными ногтями и всякое такое. Видят — дают направление на обследование.

А в самой больнице... Ну, что там: два с половиной врача на всё отделение, при этом там ещё есть несколько настоящих больных, а мы [призывники] просто на "передержке". Просто лежишь в кровати и всё. Пару раз говоришь с врачами.

Психиатр была молодая женщина, адекватная, с головой. Когда заговорили про ориентацию, сказала: "А почему ты родителям не сказал? Подумай, может, скажи, ты уже взрослый". В общем, нормально говорили про проблемы, про "гейство".

— Почему ты называешь это "гейством"? Будто бы соглашаешься с тем, что это болезнь.

— Где-то не считают, что это болезнь, а Беларусь сейчас такая, какая есть, и пока она не изменится, в ней будет такое действовать, будут относиться как к болезни. Поэтому так и называю. И я не хочу в армию. Значит, хорошо, пусть это будет болезнь “гейство”.

Контекст. Хотя официально гомосексуальность не является отклонением и в Беларуси, среди медиков бывают иные мнения. Например, психотерапевт-сексолог Олег Химко, до недавнего времени занимавший должность главного сексолога Минска, неоднократно заявлял о том, что гомосексуальность является отклонением. Опрос среди белорусских медработников, проведённый ЕКОМ (*) в 2017 году, показал, что с утверждением "Гомосексуальность должна быть принята в обществе" были согласны 59% медработников, 15% поддержали позицию "Нельзя принимать", а 29% — "ни за одно из утверждений". Если смотреть в целом по обществу, то опрос Chatham House от сентября 2020 года показал (*): 62,2% респондентов ответили, что гомосексуальность не должна быть принята в обществе.

— Твои родители не знали обо всём "наборе", с которым ты был в больнице?

— Нет. И у других чаще всего не знают: можно же сказать не то, что есть. Хотя у всех нас есть какой-то бэкграунд. То есть если ты гей, то тоже какой-то психологический набор, проблемы какие-то, тревожность или депрессивность. И попадают в больницу не только с ориентацией, туда добавляют ещё какие-то диагнозы.

"Выбор между плохим и очень плохим"

— У гомосексуальных и бисексуальных ребят, когда им нужно выбирать, идти в армию или к психиатру, есть такая вилка, когда из двух возможных зол выбираешь меньшее, — говорит Олег Рожков, сооснователь правозащитной инициативы "Журналисты за толерантность". — Очевидно, что атмосфера, которая складывается у нас в армии, недалеко ушла от тюремной. Это патриархальная система, где развит институт дискриминации не только по отношению к ЛГБТК-людям, но и к только прибывшим парням, менее физически развитым.

В случае попадания в армию возможны буллинг, физическое насилие. То есть риски после попадания в армию очень высоки. И вот именно тут, когда с одной стороны стоят риски в том числе физического насилия, а с другой — процедуры признания себя, ну, скажем, "неполноценным", люди выбирают меньшее зло.

Собеседник уверен: если бы такого уровня угроз при попадании в армию не было и не складывалась ситуация выбора между "плохим и очень плохим", то "у людей возникал бы намного больший потенциал сопротивления процедуре, которую они проходят".

 — Отношение к такой системе самих парней напоминает то ли стокгольмский синдром, то ли выученную беспомощность. Нет ли риска того, что даже после изменения системы и исчезновения ситуации, когда приходится выбирать между плохим и очень плохим, эти явления [психологические] останутся?

— Я согласен, здесь большая проблема. У нас квир-люди с детства воспитываются в атмосфере, где им говорят о их ненормальности, что они отличаются... В какой-то момент человек начинает в это верить. Или приобретает внутреннюю гомофобию. Мне кажется, это вообще свойственно нашему региону из-за постоянного давления и того, что транслируют как родственники, так и государственные институты и так далее. "Ты не такой, с тобой что-то не то". И ты начинаешь на самом деле так думать, наносятся глубокие психотравмы. И даже если человек потом, скажем, эмигрирует в страну, где общество уже прошло несколько этапов развития вперёд и нормально относится к разным сексуальным ориентациям и гендерным идентичностям, то даже там человеку требуется длительное время для принятия того, что он нормальный и ему не нужно ничего менять.

***

Сейчас оба героя нашего текста живут в Польше. 18 июня они побывали на первом в своей жизни прайде — там, где тебя не осуждают за то, кто ты есть, и принимают. Опыт жизни в Беларуси, не только общения с сотрудниками военкомата или врачами в больнице, вспоминают неохотно: будущее (во всяком случае, при текущей ситуации) они связывают с жизнью в Европе.

При поддержке "Медиасети"