Месяц не гордости, а страха. Как чувствуют себя сегодня ЛГБТК-люди в Беларуси

Пока весь цивилизованный мир празднует "Месяц гордости" (Pride Month), в Беларуси на государственном уровне продолжает цвести гомофобия, а силовики и пропагандисты нередко выбирают ЛГБТК-людей в качестве мишеней. После начала войны репрессии в стране не думали прекращаться. Из-за этого напряжение и в обществе, и внутри властей только растёт.

Еврорадио поговорило с квир-людьми, которые (пока что) остаются в Беларуси. Они рассказали, каким видят наше общество и как поменялось их ощущение собственной безопасности в последнее время.
 

"Гомофобия — ценность этой власти"

— Мне 27 лет, я художница и ЛГБТК-активистка. И я открытая лесбиянка. Когда говорю "открытая", то подразумеваю открытость в медиа и безопасной личной коммуникации. Например, я не стану отвечать, что у меня есть любимая девушка, если меня об этом спросит мой инструктор по вождению или пьющий сосед сверху. Самоцензура ради безопасности – это вшито в каждого ЛГБТК-человека, и это унижает достоинство, лишает спокойствия. Сейчас, когда на гомофобию наложились неослабевающие политические репрессии, самоцензура и чувство небезопасности выросли вдвое. Я даю это интервью, не называя своего имени, именно из-за этих новых рисков. И активизм в Беларуси сейчас не про то, чтобы что-то изменить, как это было раньше, – он для того, чтобы хотя бы побыть вместе, поделиться человеческим теплом в сложные времена, — говорит Алина (имя изменено).

В Беларуси Алина не чувствует себя защищённой — говорит, что не может воспользоваться даже теми "весьма скромными правами, которые ещё остались в стране". И на уровне законодательства и правоприменения, и в бытовом общении.

— Гетеросексуальный человек спокойно говорит «это моя жена», «это наш ребенок», «это наш общий дом» – и эти статусы закреплены, для всех понятны и всеми приняты. В более юном возрасте вопрос брачного равноправия, опеки над детьми, права наследования и т.д. не стоит так уж остро, но сейчас, когда мне почти 30, я постоянно думаю об этом. И это в нагрузку ко всем прочим грустным мыслям, которые есть у белорусов после 2020 года.

Алина живёт в Минске, где, по её словам, не особо обращают внимание на посторонних. Поэтому она себя чувствует лучше, чем многие другие ЛГБТК-люди в Беларуси. Она — активистка и постоянно слышит истории о том, как людей выгоняют с работы или из дома, избивают, шантажируют – и всё это из-за гомофобии и трансфобии.

— Мне никогда не было так страшно в Беларуси, как в последние два года. И я никогда не любила Беларусь острее, чем сейчас. Когда понимаешь, что даже при всех рисках и дискомфорте хочешь быть здесь, а не где-либо ещё, это переводит отношения с пространством на новый уровень. Но эту угрозу, которая над всеми нами нависла, нельзя раз и навсегда принять, а потом больше никогда не нервничать. Время от времени меня накрывает волна ужаса, и я чувствую себя маленькой и беспомощной перед лицом беспощадного и огромного государства.

Уехать из Беларуси Алина, несмотря ни на что, не планирует. Такая опция, конечно, остаётся, но только на крайний случай.

— Но у меня уехало очень много друзей и знакомых, и этот процесс все ещё продолжается. И он меняет Беларусь. Я часто думаю: сколько основополагающего можно у нас отнять, чтобы Беларусь всё равно оставалась Беларусью? Это как греческий корабль "Арго", который в долгих плаваниях чинили столько раз, что к концу путешествия не осталось ни одной первоначальной детали. Это одновременно и какой-то другой новый корабль, и тот самый "Арго". Вот так и мы.

И видимость ЛГБТК-людей, и их безопасность, уверена собеседница, невозможны без изменений политического ландшафта Беларуси. "Гомофобия вшита в ценности этой власти, она связана и с зоновскими понятиями, которые озвучивал министр внутренних дел Шуневич, и с узостью взглядов Лукашенко — а ещё она наследует советской системе", — поясняет свою мысль Алина.

— Если помечтать о том, как могло бы быть в новой Беларуси, то да, я уверена, что там было бы место для разных людей, и условия для общественной дискуссии о равноправии сложились бы куда более благоприятные, — заключает она.
 

"Я не готов ждать, пока всё изменится"

Артём (имя изменено) работает врачом в одном из районных центров Беларуси. Он признаётся: никогда особых проблем с жизнью в белорусском обществе не было. "Я родился в Гродно, а это весьма европейский город. И так сложилось, что никогда в моей компании, в моём окружении не было "неблагополучных" людей, я окружал себя адекватными", — рассказывает он.

— Но я всегда понимал, что есть и другие люди. Я слышал много историй, сам что-то читал, узнавал через каких-то знакомых и понимал, что мне в какой-то части повезло. И несмотря на то, что моя среда была хорошая, мне было весьма неплохо, я понимал, что общество у нас очень гомофобное, и наступит тот день, когда и я с этим столкнусь.

Наш собеседник напрямую с гомофобией не сталкивался: ведёт скрытный образ жизни, не публикует "ничего вызывающего" в соцсетях. То, что он гей, знает очень мало людей, даже не все близкие друзья. Если кто-то спрашивает — он отвечает, но сам не спешит с каминг-аутом.

— В свете последних событий, конечно, чувство собственной безопасности у меня изменилась. Мне некомфортно, не думать про это я не могу и, опять же, плюс в том, что я немножко в другой среде. Я себя чувствую в какой-то степени защищённым из-за своей врачебной специальности, и мне кажется, что много кто мог бы закрыть глаза на мою ориентацию, даже гомофоб. Потому что понимал бы, что я в принципе делаю хорошее дело, помогаю людям… Ну, я сам себя так успокаиваю. Но всё равно чувствую себя очень дискомфортно и не могу про это не думать.

Артём приводит пример: если ему нужно посетить какие-то государственные органы, он удаляет приложения для знакомств, чистит беседы в телеграме. "Ни разу не было каких-то поводов волноваться, но я стараюсь думать наперёд, потому что мне страшно", — объясняет он.

Свою профессию наш собеседник Семён (имя изменено) решил не называть — иначе слишком легко будет "вычислить". Он идентифицирует себя как "маскулинный трансгендерный небинарный человек".

— Именно с такой формулировкой мне комфортно. В детстве я помню себя мальчишкой, играл в футбол, лазил по гаражам с пацанами, которые принимали меня за своего; играл в машинки, Лего, занимался спортом. У меня никогда в детстве не было сомнений, кто я. Потом был трудный подростковый возраст, и в школе меня буллили.

Собеседник говорит, что долго жил в денайле (от английского "denial" — так называют состояние, когда трансгендерный человек отрицает свою идентичность), но, несмотря на страх, он выбрал себя.

— Всё школьное время было для меня ужасным. Я хорошо учился, но не хотел ходить в школу, потому что знал, что каждый день меня будут унижать, рвать мои тетрадки, прятать или портить вещи. Я тогда не знал, как противостоять всему классу. Но буллят ведь не только из-за гендера, это проблема школьной системы в целом, — вспоминает Семён и продолжает: — На данный момент более-менее комфортно. Раньше были частые вопросы и наезды в транспорте и на улице: "Какого ты пола?" и подобные. Давно такого не замечал. Но, может быть, я просто сам стал увереннее в себе.

Белорусское общество, признаёт Семён, гомофобно и трансфобно — это "чувствуется кожей". Но в своём окружении собеседник смог собрать много хороших людей. Хотя быть открытым только с ними в случае Семёна не получится.