"В эмиграции можно жить, но нельзя умирать". Некляев — воспоминания о Быкове

Людей, которые хорошо знали Василя Быкова, осталось не так и много. Тем ценнее теперь воспоминания каждого из них. К 100-летию народного писателя Беларуси Еврорадио собрало по записям и интервью воспоминания и заметки, сохранившиеся о нем у поэта Владимира Некляева.

Быков называл Некляева поэтом Беларуси. Некляев говорит о Быкове, как о старшем друге. Почти одновременно писатель и поэт оказались в вынужденной эмиграции: Быков стал политэмигрантом в 1998 году и по приглашению ПЕН-центра жил в Хельсинки. Некляев уехал в 1999-м — сначала в Польшу, а позже — в Финляндию, по стопам старшего друга.

"Здесь я впервые почувствовал себя писателем"

Как вспоминал Некляев, Василь Быков полюбил Финляндию и даже считал ее своим вторым домом: 

"Я когда в первой эмиграции был, поехал в Варшаву. Каждый день кто-то приходил ко мне со своими идеями! И я тогда думал: куда же от этого деваться? А потом пригласили в Финляндию. Я приехал — а там никого. Там четыре года прожил, в квартире, где Быков полтора года жил.

Он до конца жизни вспоминал эти полтора года. В Берлине встретились однажды. Был он, его жена Ирина Михайловна. И меня впечатлила ее фраза: "Вась, ну хватит тебе уже! У немцев этих топтаться... Поехали домой". Я говорю: "Вы что, в Минск?" — "Нет! В Финляндию".

Он себя там хорошо чувствовал, потому что не было этого дерганья. В Минске что было: он же гуру! Все приходят — а что, а как, расскажи, расскажи. А он сам ничего не знает. А там тишина. Он мне там оставил старый компьютерчик и на нем записка: “Здесь я впервые почувствовал себя писателем, чего и тебе желаю”.

А вот что писал Некляев в книге воспоминаний "Стрэмкі" о квартире, где перед ним жил Быков:

“...Во временном моем жилище, в квартире, в которой живу я в Хельсинки, висит на стене картина, которая мне не принадлежит. Ее, в конце 1999 года, уезжая из этой квартиры, вместе с картами Европы и Беларуси, с флажками над ними и гербом “Погоня” оставил Василь Быков. На картине — зимнее дерево, скорее даже заснеженный куст, и на нем красные снегири. Они рассыпаны на ветке так, что никак не сосчитать, сколько их. Один раз посчитаешь — семнадцать, другой — шестнадцать, третий — снова семнадцать. Когда в одном из телефонных разговоров, глядя на картину, я спросил Быкова, замечал ли он такое чудо, он ответил, что замечал — и нет в том ничего удивительного: просто один снегирь то улетает, то возвращается”.

Исторический шанс стать европейской страной Беларусь потеряла безвозвратно

Некляев, будучи моложе Быкова на 23 года, спорил с ним о судьбе и будущем Беларуси. Быков, потрепанный эмиграцией, был настроен пессимистично. Об этом Некляев пишет в сборнике “Знакі прыпынку”:

"Быков утверждал, что Беларусь имела не то, что исторический шанс, но приглашение от истории стать европейской страной, и приглашение не использовала, шанс безвозвратно потеряла. Безвозвратно, потому что дважды свои приглашения история не повторяет, и теперь остается лишь разбираться, как мы шанс тот потеряли и почему?..

По крайней мере, сказал, если будем разбираться, как потеряли и почему, тогда будем писать, а будем писать, тогда будет у нас литература, а будет у нас литература — будет у нас Беларусь. И вообще, Беларусь, может, и есть то, что постоянно мы находим и теряем, теряем и находим. Почему страна, Родина обязательно должна быть в географических пределах?..

Быков, подумав, сказал, что это во мне — эмигрантское. И добавил известное — про пыль Родины, которую не унести на подошвах сапог".

Василь Быков придерживался убеждения, что жизнь не должна останавливаться даже в эмиграции.

“Поскольку оба мы какое-то время пробыли в эмиграции — говорили об этом. Он говорил, что где угодно, в эмиграции тоже, можно жить. Но нельзя где угодно умирать… 

Это, наверное, к тому, почему он вернулся. Долгой дорогой домой…”

"Вот если бы как-нибудь тот камень сюда прикатился..."

Василь Быков умер 22 июня 2003 года в онкоцентре в Боровлянах. Некляев навещал старшего друга в больнице. Из той же книги заметок "Знакі прыпынку":

“Было ли Быкову страшно умирать? Было. Я видел. Но было ощущение (я хорошо его помню), что страшнее, чем ему умирать, мне осознавать, знать, что он умирает.

Там, где смерть, человек настоящий. И банальный в своих проявлениях. Я не нашел ничего лучшего, чем сказать в дверях (навсегда, навечно меж ним и собой их закрывая!):

— Мы еще посидим, Василь Владимирович, на вашем любимом камне в Вуосаари...
— Не посидим, Володя... Но вот если бы как-нибудь тот камень сюда прикатился…

Я вспомнил, как он был счастлив, вспоминая полтора года жизни в Финляндии, и понял, о чем он сказал. После (уже после похорон) жена (уже вдова) Ирина Михайловна напомнила мне (она была тогда в больничной палате) наш разговор. То же самое про финский камень Быков сказал и ей".

Камень таки прикатился: теперь валун из Финляндии стал памятником на могиле народного писателя Василя Быкова на Восточном кладбище в Минске.