"Величайший и скромный белорус". Василь Быков в воспоминаниях Карлоса Шермана

"Жизненными поступками, творчеством и отношением к совести он стал величайшим и скромным белорусом ХХ века". Так в своей книге “Блуканец” вспоминает Василя Быкова переводчик и литератор Карлос Шерман.

Каким был Быков? Как относился к своему творчеству и ситуации в стране? Любил ли шутить и кто был самым доверенным человеком в его жизни? К 100-летию народного писателя Беларуси Еврорадио публикует воспоминания из мемуаров его современника и коллеги.

В гостях у Быкова

В 1968 году я ездил в Гродно по литературным делам. В аэропорту меня встретил Василь Владимирович Быков. Он провел до гостиницы и назначил встречу вечером возле Фарного костела, чтобы пойти к нему домой.

Я сходил в редакцию “Гродненской правды”, чтобы отметить командировку, и заметил: в кабинете главного не было стульев. Дядька, который принимал меня, извинялся, мол, сегодня был партсобрание и стулья снесли в зал. Позже я узнал, что это было за собрание.

Василь Быков на берегу Немана/ Архив

Встречи в Минске

Позже мы встречались с Василём, когда он наезжал в Минск, а встречи стали более частыми, когда он переехал жить в стольный город.
Это только начало, так как в 1989 году, когда основали Белорусский ПЭН-центр, сразу он подключил меня к делу с первого заседания в Доме кино, где сегодня воссоздан костел святых Симеона и Елены.

Это было время создания и "Мемориала", и "Мартиролога Беларуси", и Белорусского народного фронта, звездное время единственного, пожалуй, харизматичного лидера тогдашних белорусов 3янона Позняка, и почти все собрания происходили то в Доме кино, то в Доме литератора.

3 той поры мы встречались с Быковым чаще на обсуждении проблем ПЭН-центра, но ни разу за столько лет он не выпустил из дома без угощения, без разговора на тогдашние темы.

Василь очень хорошо умел слушать, но прежде всего слушал я его, потому что он формулировал мысли изящно, и его оценки рано или поздно приобретали контуры горькой и болезненной действительности.

Веселый и всегда готовый помочь

Он тоже бывал у меня дома, относился с симпатией к моей жене.

Вообще общество нарисовало себе образ немного жесткого, нелюдимого, алчного на слова, всегда хмурого Быкова.

На самом деле Василь был нежным, веселым человеком, прекрасным мгновенным карикатуристом, преданным другом, всегда готовым кому-то помочь, даже не имея чем, и этим, кстати, успешно пользовались.

Он не любил публичности своей личности, чаще напоминал о том, что сам считает себя частной персоной, однако, когда это было нужно, он высказывался мужественно и очень точно, так как правда была стержнем характера, нравственной опорой и смыслом его жизни.

"Заграница — никак не родина", или как Быков попал в Финляндию

Страна постепенно отходила от перестройки, с 1994 года началось упорное возвращение в прошлое.

Василь не мог спокойно дышать на родине, где его травили по-черному почти ежедневно.

После большого международного форума в защиту демократии и культуры, который проводили мы в Минске, после конгрессов Международного ПЭН-клуба с нашим участием крепли международные контакты Белорусского ПЭН-центра.

Таким образом мы подружились с коллегами, которые работали в Финском центре, и у нас возникла идея направить Василя на временную жизнь к нашим друзьям. Со временем эти программы развивались, и это позволило поддержать Василя, безусловно, не считая того, что зарубежье — никак не родина, но тем временем молчаливого диссидента Быкова давно перестали широко печатать, ругань тех самых церберов, отравляющих его жизнь, как только он определил свои позиции правдоруба, не могла уже утихнуть. Это был единственный выход.
Так Василь оказался в Финляндии (у меня на столе снимок с ним, сделанный в Хельсинки), а позже в Виппенсдорфе около Берлина, во Франкфурте-на-Майне.

Мы звонили ему почти еженедельно, выясняли его отношение к нашим решениям, сверяли, как говорят, шаги, информировали его о событиях на родине, пересылали ему почту. Очень помогли нам в этом и Международный парламент писателей, и национальные центры ПЭН-клуба.

Болезнь писателя и самая мужественная жена

Позже в Праге нашли у него подобную болезнь [онкология], правда, иного характера, опытные хирурги сделали операцию, но не смогли оставить ему, светлому, шансов.

Мы были на связи, особенно когда я уехал временно в Норвегию с надеждой на лечение, где на этот момент меня не раз оперировали на легкое и реально до сих пор спасают, как только могут.

Ирина Михайловна, жена Василя, мужественная женщина и настоящая его соратница, делала все, чтобы его поддержать.
Как я хотел бы прочитать книжку, написанную самой Иреной Михайловной, она действительно знает много больше других, ведь только ей Василь доверял свои мысли, свое отношение к друзьям искренним и двуличным, к своим текстам и поведению.

Я просил ее об этом в наших телефонных беседах между операциями и сегодня готов просить: пишите, дорогая Ирена Михайловна, Бог свидетель, это очень нужно! Я знаю щедрых душою, бескорыстных и отчаянных друзей Василя, которые и сегодня остались ими, но никто из них и не подумал объявить себя лучшим его другом.
Это как традиционно-советская формула: если называешь писателя, то обязательно надо писать либо произнести "знаменитый”, "известный" и как-то особенно титулованный или теперь лучший друг, как будто народ не знает, кто чего стоит.

Благодаря моим звонкам, компьютерной переписке и независимым сайтам я следил за событиями в глубокой скорби, слышал добротные, болезненные слова, а также тирады тех, кто прежде всего подчеркивал, как любил его родненького Василь, они и от смерти прихватывали мнимые, нелепые купоны знаменитости.

“Найвялікшы ды сціплы беларус”. Васіль Быкаў ва ўспамінах Карласа Шэрмана

Василь Быков с женой Ириной Михайловной / Архив

Режим убил Быкова, но память живет

Народные похороны потрясли меня, все же люди не смогли оставаться дома, а разделили боль, заодно сообщив миру, чтобы узнал он о еще одной странице белорусской трагедии.

Использовать последнюю точку жизни Василя ради официозной пропаганды не удалось, даже рядом "изысканных" провокаций следующих дней.

Смиренный наш Василь никогда не считал себя духовным лидером или совестью нации, как мы искренне полагали и действительно чувствуем. Он, безусловно, понимал вес своего имени и своего слова, но жизненными поступками, творчеством и отношением к совести он стал величайшим и скромным белорусом двадцатого века.

Приобрести книгу "Блуканец" Карлоса Шермана можно здесь