“Я застряла в том дне”. Монолог девушки, потерявшей ребёнка в СИЗО КГБ

“Есть девочка, которую незаконно продержали на “Володарке”, — Бояренко Кира. Инвалид 3-й группы, потеряла в тюрьме ребёнка. Сейчас она в безопасности — её удалось вывезти. Хочет дать интервью”, — так описали героиню этого материала до того, как мы связались с ней. 

Обычно “хочет дать интервью” означает полноценное интервью с вопросами и ответами. При разговоре с Кирой получился монолог, с приветствия и до конца этой истории было только два уточняющих вопроса. Видимо, Кира очень хотела рассказать свою историю.

В распоряжении редакции имеются документы, подтверждающие рассказ Киры. Но нет документов, которые касаются потери ребёнка в СИЗО КГБ.

Начало

Сразу после выборов из-за своей инвалидности я никуда не выходила. Несколько дней сидела дома и наблюдала за всем в социальных сетях. Знала, что много задержанных, что людей бьют, что люди исчезают. И я решила волонтёрить. 

В телеграме уже были чаты “Окрестина” и “Жодино+Барановичи”. Я связывалась с людьми, подсказывала, куда нести, что делать, звонила, искала их родственников, и так продолжалось где-то до 16 августа.

Потом я поняла, что слишком много людей, которым нужна помощь. И чтобы не разрываться на всех, я решила работать более локально. Мне показалось, что в нашем районе есть люди, которым нужна помощь. Нашла локальный чат Слепянки. 

Там познакомилась с ребятами, предложила свою помощь, чтобы люди могли ко мне обратиться, а я попробую им помочь. Я искала людей, консультировала их, делала передачи. 

Так работала до октября, когда поняла, что нужно помогать семьям и детям. Создала фонд “Слепянка помогает”. Он не был связан ни с одной организацией, это была чисто инициатива района, инициатива простых белорусов. Я кидала информацию, сколько заключённых из района находится “там” и нужна ли им помощь. 

Протесты

Я сама вышла на протесты 12 августа, на женский марш. Сейчас хорошо помню историю с улицы Куйбышева, как девушку и маму забрали в автозак. И девушке было меньше 17 лет, её выпустили из автозака, а маму нет. И я помню глаза девушки, которая была в шоке. 

Вот тогда пришло чёткое понимание, что, скорее всего, это будет надолго. Я надеялась, что новая Беларусь придёт раньше. Нас выходит достаточно много, мы хорошо отстаиваем свою позицию — такая была надежда. 

Первое задержание

Меня задержали первый раз в декабре 2020 года на марше пенсионеров. Приехали бусики, выбежали омоновцы и просто начали валить на землю людей и бить дубинками. Я почему-то так испугалась, что боялась бежать. Просто в ужасе смотрела на происходящее. 

Хотя как волонтёр знала, какие ситуации бывают. Кто-то из омоновцев меня подхватил под локти и кинул в бус. Там было просто ужасно, меня затащили в боковую дверь и швырнули туда. Мне сказали, что нельзя вставать. Они были очень агрессивные. А через заднюю дверь я увидела, что там лежат мужчины друг на друге и их просто бьют дубинками. На них прыгают. 

Омоновцы заставляли петь гимн, кричали, что научат их любить Беларусь. Я начала кричать, что у меня инвалидность, у меня было удостоверение с собой на всякий случай. Мне казалось, что инвалида бить не будут. 

Я кричала, что один удар дубинкой по позвоночнику — и я просто не встану. Тогда один из омоновцев сказал, что я могу подняться с коленей и сесть на сиденье. 

Я поднялась, а другой силовик натянул мне шапку на глаза. Ко мне обращались, задавали вопросы. Чтобы ответить, я убрала шапку с глаз, но на меня начали орать, что я вру, и натянули эту шапку обратно, а потом ударили по затылку. 

Я получила, наверное, ударов шесть по голове, а от последнего отключилась. Последнее, что я помню: я сказала, что мне больно, а потом в ушах шум, и всё. 

Через пару минут меня привели в себя. Облили какой-то липкой жидкостью, водой, напитком — я не знаю, но я пришла в себя. Мне снова надели шапку на глаза и сказали “нельзя поднимать шапку” и так сидеть, а смотреть только вниз. 

Меня перевели в другой бусик и сказали, что если я вздумаю бежать, то у них приказ “применять огонь”, и чтобы вели себя без глупостей. Когда я выходила из бусика, я обратила внимание, что на полу маршрутки был конец флага и он был весь в крови. Всё это время мужики тихо стонали.

Омоновцы сказали, что, когда привезут в РУВД, надо будет просто подписать протоколы. Я потребовала, чтобы вызвали скорую помощь. Они сказали, что не вызывают. И адвоката не вызвали, сказали, мол, это административное дело и адвокат тут не нужен.

Нас отвели в камеру без окон. Через некоторое время приехали автозаки и повезли нас на Окрестина. 

Первое попадание на Окрестина

На Окрестина нас около часа продержали на улице, прежде чем определили в камеры. Мне измерили давление, которое было 250/100. Я спросила, могут ли они вызвать мне скорую, но они сказали, что помогут сбить давление, и дали каптоприл.

Через некоторое время снова проверили давление, оно оставалось 250/100. В итоге мне дали но-шпу. Ночью снова проверили давление, которое было 250/120. Меня наконец забрала скорая помощь в больницу. Там я пробыла пару часов, мне сбили давление, и утром я поехала на такси домой.

Первый суд

Мне пришла повестка в суд по статье 23.34. В суде у меня был лжесвидетель, тайный свидетель. Суд проходил по скайпу, я его не видела. Я пробовала допросить его сама, спрашивала свои внешние данные, чтобы доказать, что он не видел меня и что он не был там. 

Но он не ответил ни на один мой вопрос, описал меня неправильно, сказал, что я блондинка полноватая, на самом деле я очень худенькая низкая брюнетка. Судья даже попросила меня снять маску и направила на меня камеру, чтобы понять, того ли человека он задерживал. 

В какой-то момент у меня появилась надежда, что, может, мне ничего не назначат, но меня оштрафовали на 30 базовых. 

Очередное попадание на Окрестина

Случилось это 5 февраля. Я точно не знаю, почему забрали именно меня. Забрали весь актив Слепянки. У меня есть все основания полагать, что нас “слили”. Я жила в частном доме, к нам приехали под видом интернет-провайдера “чинить интернет”.

Мужа скрутили на полу, выключили телефон, начали просить пароль от планшета, начали раскидывать мебель. Лазили в полках и шкафах, забрали мои блокноты с записями, и когда они были готовы разбить телевизор, я сказала пароль. 

Тогда они перестали всё громить. С мужем привезли нас в КГБ. В КГБ допрос продолжался всю ночь. В КГБ не били. От меня просто требовали явку с повинной, я требовала адвоката и вызов скорой. 

Мне говорили, что есть показания: “Все говорят, что ты админ Слепянки”. Я решила, что отпираться нет смысла и мне нужна скорее скорая. Я взяла всё на себя, а в конце написала, что “и убила Кеннеди тоже я”.

Когда следователь дочитал это до конца и понял моё отношение, то начал угрожать, что сгноит меня в тюрьме, и заставил всё переписать.

На следующий день нас повезли с мужем в Следственный комитет. Там я сказала, что хочу адвоката и скорую. Следователь вызвала адвоката, а он вызвал скорую. Меня забрали в больницу с конвоем.

Попадание на “Володарку”

Следующий раз меня допрашивали в марте. Я не знала, почему я сижу, что им от меня надо. 

У меня была ограниченная переписка. Письма мне начали приходить только после 9 марта, мне отдали сразу большую пачку. На тот момент информации было ноль, я пыталась узнать, где находится мой муж, но ничего не получилось. Только в марте я поняла, что он на свободе. 

Условия всё это время были ужасными. В камерах была только холодная вода. Чтобы помыться и постирать вещи, надо было греть воду кипятильником. В камеру могли подсадить кого угодно: бомжей, наркоманов, алкоголиков, психически ненормальных. 

Беременность

В марте я поняла, что у меня не начались месячные. Я потребовала, чтобы мне передали тесты на беременность, но мне их не передавали. 

Гинеколога тоже не было, на него надо было записаться. Я написала письмо мужу, чтобы он передал тесты. Как потом я узнала, он пытался это делать через медицинские передачи, через обычные посылки, но тесты изымались.

В середине апреля у меня пошло молоко. Я была беременна. Я сказала об этом врачу на “Володарке”, у меня взяли анализы и посадили на диету. 

Мне не давали ответа, я продолжала требовать осмотр гинеколога. С учётом своих заболеваний я знала, что меня должны были на 4-5 месяцев положить в больницу для сохранения. 

Я начала писать адвокату, что мне не вызывают гинеколога. Адвокат писал ходатайство о том, что я беременна, но пришёл отказ. Меня не отпустили под домашний арест или под поручительство. 

В апреле ко мне приехал следователь из КГБ и шантажировал меня моей же беременностью. Его интересовали люди, он хотел, чтобы я дала на них показания.

Он угрожал, говорил, что я рожу мёртвого ребёнка. Что я могу умереть, что он хочет помочь мне. Если я пойду на сотрудничество, то следующее ходатайство адвоката одобрят. Но я молчала, мне просто не нравилось, что он говорил. 

В конце апреля меня отправили “в стакан” на два часа. Я никогда раньше не боялась замкнутых пространств, но через какое-то время мне стало казаться, что начали сужаться стены, поехал потолок вниз. Из последних сил я стучала в двери и потеряла сознание. Мне вызвали врача и завели в камеру. 

Каждую большую проверку я просила гинеколога. В один из дней мы всей камерой отказались от прогулки, чтобы ко мне привели гинеколога.

Раз в месяц на протяжении шести месяцев ко мне наведывался следователь из КГБ, чтобы я дала показания на друзей или знакомых. Один раз он мне предъявил угон машины. 

Однажды следователь показал мне фото какого-то парня. Как потом я поняла, это был Роман Протасевич. Видимо, они пытались как-то меня связать с ним.

Роды

Это было в конце июля. Ночью я почувствовала сильную боль в животе. Я сходила в туалет и поняла, что рожаю. 

Когда у меня начались схватки, проснулась одна из соседок. Она поняла, что происходит, и начала тарабанить в дверь. Сказала конвоирам, что у нас рожают в комнате. Из сокамерниц многие сделали вид, что ничего не происходит.

Помню, было очень много крови. Слишком много крови. Всё было в крови. 

Я родила ребёнка до того, как пришли врачи. Я помню, что это был полноценный ребёнок.

Помню, как у меня его забрали. Как меня отвели в медсанчасть и мою соседку тоже. Там со мной разговаривал дежурный смены. Потом кто-то ещё. И все они говорили: “Ты должна это забыть, ничего не было”. “Эта история не должна выплыть, ты должна молчать, иначе из “Володарки” ты не выйдешь”. То же самое говорили и той девочке. 

У меня до сих пор это в голове. Я просыпаюсь ночью, и у меня ощущение, что я застряла в том дне. Вроде как на свободе, а вроде как по-прежнему там. Со мной сейчас общается психолог, он говорит, что я должна отпустить эту историю. А как её отпустить? 

Три дня ко мне никто не приставал. Помню, что мне что-то кололи. У меня был постельный режим. Мне можно было спать, но я не спала, а смотрела в одну точку. 

За эти три дня никто не пытался со мной говорить.

Освобождение

Потом приехала новая девочка в камеру. Я узнала, что она была подсажена. Она единственная, кто со мной пытался поговорить. Вначале она говорила обо всём, а потом рассказала, что тоже была волонтёром. 

Я удивилась, как нас могли в одну камеру посадить. И я была в таком состоянии, что начала с ней общаться. И даже стала ей доверять. Подумала, что хорошей идеей будет отдать ей записку.

Я не знала после этой истории, выдержу я или нет, не знала, что будет дальше. Написала в тетради предсмертную записку и передала тетрадку со словами “передай мужу”.

На следующий день ко мне пришёл кагэбэшник. Он сказал, что готов мне помочь в обмен на любой мой рассказ. Но после ко мне никто не приходил. 

Так и получилось, что я отсидела шесть месяцев. По моей уголовной статье — максимальный срок. Должны были начаться иные процессуальные действия — либо изменить статью, либо судить. 

4 августа не пришла продлёнка, а 5 августа я стала требовать, чтобы меня отпустили. Мне сказали, что меня куда-то повезут, я сначала думала, что в Жодино. 

Привезли в Следственный комитет, где дали четыре таблетки фенибута. Там я только помню, что мне дали какие-то документы, что-то сказали. Я ничего не понимала, адвокат говорит “смелее всё подписывай”, и я подписала.

Меня вернули на “Володарку”, а вечером сказали, чтобы я шла с вещами на выход. Так меня выпустили на свободу. Дома я узнала, что меня выпустили под личное поручительство.

Я понимала, что меня выпустили с целью, чтобы я дала показания. 24 августа меня пригласили на допрос. Там уже спрашивали по поводу людей, которые им интересны. 

Я не ответила ни на один вопрос. Мне стали угрожать, что снова отвезут меня на “Володарку”. Мой адвокат сказал, что подзащитная устала и хочет отдохнуть и придёт на допрос после отдыха. И следователь решил меня отпустить. 

Этот разговор был последним. Я поняла, что больше на допрос я не пойду. Мы с мужем скрывались в Беларуси, а потом выехали из страны.