Куропаты, аэропорт "Минск" и роман о Беларуси. Беседа с чешским диссидентом

— Я принадлежу к числу тех, кто с восторгом принимал 90-е годы, с восторгом переживал бархатную революцию в Чехословакии и развал советской империи, — рассказывает Еврорадио один из самых знаменитых современных чешских писателей и музыкантов Яхим Топол.

Сегодня наш собеседник, вышедший из семьи диссидентов, работает в Библиотеке имени Вацлава Гавела, где неоднократно проводил мероприятия с белорусскими писателями.

Переводы его произведений известны читателям со всего мира. Более того, однажды Яхим Топол прилетел в Минск и в 2008 году по мотивам своих впечатлений написал роман "Цех дьявола", действие которого происходит в фиктивной фантасмагорической Беларуси (перевел роман на белорусский язык Сергей Смотриченко).

Что так сильно связывает автора с нашей страной? В чем близость и различия жизни в бывшей Чехословакии и сегодняшней Беларуси? Почему белорусскую культуру можно сравнить с оружием против режима Лукашенко?

Ответы на эти и другие острые вопросы (в том числе о том, как мы все оторвемся после победы над диктатурой) ищите в нашем интервью.

Все свои книги я писал как прощание с советским временем

Мы встречаемся в Праге, но для меня международный контекст — это самое важное. И самое страшное здесь, конечно, российская агрессия, российская война против Украины. Это то, что, естественно, меняет наши жизни, хотя стоит признать, что жизнь в Праге и в Чехии по-прежнему безопасна и комфортна. Все мои книги, включая роман "Цех дьявола", который я написал после посещения Беларуси, для меня были определенным прощанием с Восточной Европой.

Я принадлежу к тем, для кого настоящее — все еще огромный шок, это нелегкое и непростое время.

Вдохновляет ли меня это на писание? У меня скорее ощущение, что я в этом времени как-то потерялся. Я все время жду, что ситуация улучшится, когда ужасная российская война закончится поражением России.

Видимо, я усвоил, что надежда имеет смысл, благодаря чехословацкой революции, которая прошла очень быстро и закончилась очень хорошо. Но времена, когда это произошло, уже очень далеко. Это 89-й год, тридцать лет назад.
 

Не идти в пионеры и не записываться в БРСМ — нормально

Я рос во времена коммунизма в социалистической Чехословакии, где царила жесткая цензура, была власть одной партии — коммунистической. С детства из-за папы, который был диссидентом и писателем, чьи книги были запрещены, я принадлежал к диссидентской среде. 

Но стоит сказать, что тогда у нас уже не было сталинизма, он исчез где-то в 50-х. И в 70-х, когда я был ребенком, абсолютное большинство детей в классе было пионерами, они были как-то организованы.

И в Беларуси у меня случился настоящий шок. Столкновение истории, когда — мне очень повезло, что мою поездку организовал мой друг Сергей Смотриченко, прекрасный переводчик и замечательный, умный человек — когда мы были в Куропатах, а еще на разных местах лагерей смерти времен ВОВ, Второй мировой войны, я начал осознавать: это невероятно, я из Чехословакии, население которой до войны было десять миллионов, как и в Беларуси, но в Чехословакии во время Второй мировой войны погибло около 350 тысяч человек, а в Беларуси — около 3 или 4 миллионов. 

НКВД и сталинизм в Беларуси также были убийственной машиной.

В Чехословакии тоже были лагеря и расстрелы, но несравнимо меньше. Вот где Запад и Восток, вот она, эта граница, во всей беспощадности. Да, я был в шоке, потому что мы этого не знали.

Нас воспитывали в том, что существует Советский Союз, хорошие русские и так далее, и мы вообще не знали, что есть какие-то белорусы. Для меня это стало откровением и важным моментом в жизни. Поэтому я написал книгу ”Цех дьявола“, которая вышла и в переводах, под названием ”По холодной земле".
 

Бодун таксиста, сутки в белорусском аэропорту и роман “Цех дьявола”

Причастен к этому и таксист, который вез меня в аэропорт около четырех часов утра. Белорусский таксист, у которого был страшный бодун. Я опоздал на самолет. По документам я должен был покинуть страну до какого-то времени.

Итак, я был вынужден остаться в аэропорту на сутки. И на последние деньги, которые у меня были, благодаря тому, что я не пил алкоголь, я купил билет до Берлина. И за сутки в аэропорту, где был страшный холод, там ходили патрули белорусских военных, я написал основу этого ужасного романа.

Сюжет начинается в Терезине, бывшем еврейском гетто и концлагере километрах в 30 от Праги. Это одно из мест, которые упоминаются в каждом учебнике. Я делал там когда-то репортаж о том, что Терезин уничтожен наводнением, и государство должно выделить сотни миллионов крон, и ЕС должен сохранить это место памяти о Второй мировой войне.

А потом я приехал в Беларусь и увидел там уйму мест, где были лагеря смерти, где были концлагеря и братские могилы со времен сталинизма, о которых никто особо не заботился. Даже не было точно известно, сколько людей убило НКВД, а сколько убили нацисты.

И я понял, что одно из различий между Западной и Восточной Европой в том, что на Западе Вторая мировая война — это история, что-то вроде событий эпохи Юлия Цезаря, в то время как у нас — и Чехословакии это тоже касается — на Востоке эти давние преступления все еще живы.

Я прочитал книгу о сжигании белорусских деревень во время Второй мировой войны. Она была основой для фильма ”Иди и смотри". И после я согласился со Светланой Алексиевич, встречу с которой в нашей библиотеке модерировал, что эта книга, которую составил, насколько я помню, Янка Брыль, для нее тоже была определяющей. Разговоры с сельчанами, которые пережили это ужасное истребление... В этих убийствах участвовали не только немцы, но и “советы”, поляки, белорусы, русские. Эта часть истории до сих пор не открыта.
 

СССР сделал все, чтобы о Беларуси ничего не знали

Это, естественно, потому, что части советской империи никто не различал. Когда я впервые был в Америке в 90-х годах, меня считали россиянином, ротому что Чехословакия принадлежала к советской империи.

Но я работаю в Библиотеке Вацлава Гавела, и у нас выступал ряд белорусских творцов. Например, белорусский писатель Илья Син, чей роман "Либидо" мне чрезвычайно понравился. Я вел с ним беседу перед нашей публикой, мы видели его на экране.

Еще один писатель — Змитер Дашкевич. По-чешски вышел его роман "Червяк", и он у нас выступал. Здесь был поэт, с которым я подружился, — Дмитрий Строцев. Он получил премию Disturbing the Peace, его стихи вышли по-итальянски. У нас выступал целый ряд белорусских творцов, а также политиков.

Среди людей в окружении Библиотеки Вацлава Гавела Беларусь известна.

Но в том, что она не известна шире, виновата советская империя, где все нации сливались, всем было все равно.

О Беларуси всегда говорили и писали в связи с протестами. И сегодня, когда протесты подавлены, Беларусь воспринимается как действительно темная тоталитарная страна, в которой мы все ждем каких-то политических изменений. Ситуация после начала войны, я говорю сейчас очень банально и просто, еще хуже.

В Библиотеке Вацлава Гавела у меня была дискуссия с участием российских анархистов, которые приехали из Гамбурга, и они говорили о белорусских анархистах. Мне в руки попала книга... я не помню ее название... которую за решеткой написал Игорь Олиневич.

И эта книга о белорусской тюрьме современности абсолютно шикарная, очень сильная, прекрасно написанная. И, конечно, ужасная. Поэтому люди, которые интересуются и читают, знают о Беларуси прежде всего благодаря творцам.
 

Для белорусов сегодняшняя ситуация тяжелее, чем для украинцев

Я всегда следил за протестами в Беларуси, у меня были возможности беседовать с разными творцами и политиками, которые выступали в Библиотеке, и я думаю, что был не единственным, кто восхищался их сопротивлением и несокрушимостью.

Условия, в которых люди находятся за решеткой, по-моему, можно сравнить разве что с худшим периодом в истории Чехословакии, который я не застал. Но люди, которые читали книгу Змитера Дашкевича "Червяк" о тюрьме, люди, которые знают книгу "Еду в Магадан" Игоря Олиневича, должны восхищаться внутренней силой и физической силой людей, которые идут на протест в Беларуси. Это действительно жестоко, и мы восхищаемся этими людьми.

Мы можем ими восхищаться на расстоянии, можем читать их книги, можем чувствовать солидарность с ними и надеяться, что ситуация улучшится.

Я вспоминаю слова, которые прочитал в интервью белорусского поэта Андрея Хадановича, где он говорил, что для белоруса нынешние времена тяжелые, потому что ему еще и стыдно. Ему стыдно за то, что лукашенковский режим использует Беларусь для агрессии в Украине. Поэтому мне кажется, что для белорусов сегодняшняя ситуация тяжелее, чем для украинцев — в этом ощущении.
 

Белорусы не равны Лукашенко

Это абсолютно очевидно. По моему чехословацкому опыту, те, кто у власти, угнетают народ, это каждому понятно. Это насилие, которое держит Беларусь на привязи. Это такое жестокое насилие. Если бы оно было не таким брутальным, я уверен, что белорусский народ восстал бы против Лукашенко и сверг его.

И очень важны те белорусские добровольцы или воины, которые воюют в Украине. Они, на мой взгляд, сегодня держат флаг, который виден миру, и они доказывают, что народ живет под гнетом, но продолжает протестовать.
 

Интеллигенция — оружие против Лукашенко

Культура всегда спасала нацию, питала идентичность. В мрачные времена культура всегда была важна. Как я уже говорил, подназвание нашего самиздатовского журнала было ”Литература как оружие". Оружие против лжи, оружие против насилия. И я думаю, пусть это банально, что брутальность режима свидетельствует о его слабости.

Белорусский режим истерически боится каждого свободного проявления, боится песен, стихов. Он боится не только калашниковых или ракетометов, но даже анекдотов и песен. И это его конец, который обязательно придет.

Мой богатый жизненный опыт и опыт моего поколения говорит, что перед чехословацкой революцией мы не верили, что она случится. Мы думали, что останемся в этом андеграунде до смерти, навсегда. Ничто не предвещало, что советский молох может рухнуть.

Но вдруг это случилось. И мне кажется, что это не просто какое-то чудо, это историческая необходимость, и в Беларуси это случится тоже, рано или поздно. Террор 2020 года длится уже несколько лет, но он не вечен. Сейчас важно выжить. И каждое стихотворение, каждая песня, каждый анекдот — это оружие против режима, который уже держится из последних сил.
 

Я — поклонник творчества Василя Быкова. У него можно поучиться

Я открыл для себя Василя Быкова, когда был еще юношей, во времена коммунизма. Он захватил меня своим реализмом. В его романах я не видел идеологии, ничего идеологического, у меня было ощущение, что я читаю человека, который пишет о том, что сам пережил.

Меня очень поразило, что он был военным, каким-то автоматчиком, который стал писателем. А потом, когда я узнал, что в 68-м году он протестовал против оккупации Чехословакии, я осознал, что он остался смелым человеком.

Когда он был молодым парнем, он шел с автоматом против немцев, а потом стал известным писателем, и это его не испортило. А потом он даже протестовал против входа войск в Афганистан. Я знаю, что все люди восхищались, например, Эрнестом Хемингуэем как реалистом. Но Быкова они не знали, это была история Второй мировой войны.

А мне в молодости нравилось читать про Вторую мировую войну. Не то чтобы я был милитаристом, мне просто было интересно. Быков не только реалистично описывал то, что пережил, у него еще был скрытый моральный призыв — не быть трусом, иметь храбрость, бороться.

То, что он доказал это и своей жизнью — а насколько я знаю, Лукашенко выжил его из Беларуси, я даже читал, что там был какой-то музей, который был запрещен, — и я подумал, что это солдат, который борется даже после собственной смерти. Это писатель, но не интеллектуал, а военный. Это меня восхищает до сих пор.

Когда Лукашенко закончится, все выйдут из тюрьмы, и устроим фестиваль!

У меня есть план, что когда в Беларуси будет свобода, я устрою там большой литературный фестиваль, на котором выступят белорусские авторы, выступавшие в Библиотеке Вацлава Гавела, такие как Андрей Хаданович, Дмитрий Строцев, Змитер Дашкевич, из тюрьмы выйдет Игорь Олиневич, еще я и пара друзей. Сделаем там литературный фестиваль. Будет свобода, поэтому люди будут интересоваться нашими текстами гораздо меньше, чем сегодня.