Як сілавікі катуюць беларусаў па прыкладзе таемнай паліцыі Чэхаславакіі.

— Трудно сказать, что должно случиться, чтобы ситуация в Беларуси радикально изменилась к лучшему, — говорит чешский историк, доктор философии и сотрудник Института изучения тоталитарных режимов Даниэль Повалный.

В беседе с Еврорадио эксперт листает темные страницы истории Чехословакии, упоминая деятельность тайной полиции — Службы государственной безопасности, или StB.

Также мы беседуем о том, что происходит в нашей стране, проводим параллели между настоящим и прошлым, сравнивая методы давления на белорусов и жителей бывшей Чехословакии.

Спойлер: белорусский режим работает по примеру чехословацких кукловодов. Смотрите видео и читайте сокращенную версию нашей беседы с историком.

Справка: В свое время StB в Чехословакии, как и ее “старший советский брат” КГБ, занимала ключевую роль в поддержке тоталитарного режима, предпринимая репрессивные меры против инакомыслящих — от организации процессов над диссидентами до вербовки информаторов и слежки за гражданами.
В феврале 1990 года StB была ликвидирована, оставив после себя наследство, которое до сих пор вызывает много вопросов и дискуссий.

— Какую роль играла StB в подавлении оппозиционных движений, в том числе “Пражской весны” 1968 года?

— Можно сказать, что сразу после “Пражской весны” роль госбезопасности была не такой большой. Стоит упомянуть, что около двух третей или более сотрудников StB были вовлечены в процессы “Пражской весны”, и многие из них не были согласны с советской оккупацией или с оккупацией войсками Варшавского договора.

Поэтому с осени 68-го по весну 69-го проходила первая фаза чисток, так как StB в первую очередь была вынуждена решать проблемы внутри и только после этого могла сосредоточиться на преследовании остальных граждан, которые каким-то образом ангажировались во время “Пражской весны”.

Однако при подавлении последствий “Пражской весны” позиция StB была весьма существенной. Она пыталась выяснить, у кого какие взгляды, и если они противоречили тому, что потом продвигалось в рамках так называемой “нормализации“, такие граждане испытывали на себе определенные последствия — это затрагивало как гражданских лиц, так и сотрудников госбезопасности, полиции, армии или других силовых структур.

Чистки проводились во всех частях общества. Людей увольняли, снимали с руководящих должностей. Нередко это были директоры промышленных предприятий или их заместители, которые выразили свою позицию во времена “Пражской весны” и за это лишились своих постов.

Они были вынуждены выполнять неквалифицированную работу, а если через знакомства находили лучшее место, вскоре был телефонный звонок или визит сотрудника StB в эту организацию с целью повлиять на руководство, чтобы оно не принимало этих людей на лучшую работу, а оставляло на худшей — обычно это была работа руками.

Чэхаславацкія лялькаводы: беларусаў катуюць па чужых метадычках

Протест в 1968 году возле Народного музея в Праге / Jiří Všetečka

— Какие случаи-истории наиболее ярко иллюстрируют техники шпионажа и вмешательства StB в жизнь граждан?

— Один из хорошо описанных случаев — история с прослушкой Зденека Млынаржа. Он был коммунистом-реформатором, которого после ”Пражской весны” исключили из Коммунистической партии, и он находился под постоянным наблюдением госбезопасности.
Кроме того, что StB, конечно, читала его почту и прослушивала телефон, установив в его квартире внутреннее прослушивание. Оно велось из квартиры его соседки, которую ради этого обманом выдворили из квартиры (понятно, что в квартире Млынаржа в момент установки тоже никого не было).

Была использована оперативная техника, в этом случае так называемая централизация. Это значит, что прослушивание квартиры велось через телефонную линию соседки, и этой телефонной линией оно соединялось с центральным пунктом шестого управления оперативной техники, где и обрабатывалась информация.

Зденек Млынарж / Dorian Hanuš/Právo

В результате стечения обстоятельств на Рождество у соседки начал барахлить телефон, и она попросила соседа Млынаржа посмотреть, что с ним. Осматривая телефон, тот заметил странную вещицу на кабеле, который заходил за стену. Подковырнув ее отверткой, Млынарж увидел еще один кабель, подключенный к телефонной линии.

Сам он принадлежал к высоким представителям Компартии Чехословакии, которые проходили подготовку на случай выезда на Запад. Для таких целей с ними проводился инструктаж о том, на что на Западе нужно обращать внимание, в том числе об оперативной технике, поэтому он понял, что его прослушивают из соседней квартиры.

Он вернулся к себе, прикинул, где бы мог быть жучок, разобрал паркет и действительно нашел там приспособление для прослушивания — точнее, его часть.

После Нового года он написал письмо министру внутренних дел Яромиру Обзину с требованием расследовать это происшествие. Формально расследование состоялось, его провела инспекция Министерства внутренних дел, но сразу было известно, что никого не накажут.

Было констатировано, что микрофон, который Млынарж нашел в своей квартире, в 1968—1969-х годах можно было купить в каком-то пражском магазине и что остальные использованные детали тоже где-то продавались. Что такое приспособление мог смастерить даже любитель, а ключи, которые Млынарж нашел у себя дома (их забыли сотрудники StB во время одного визита, когда думали, что в квартире никого нет), могли быть изготовлены практически в любом месте. И что использовать в расследовании метод механоскопии невозможно, так как фрезы, на которых изготавливаются ключи, приблизительно каждый квартал или полгода заменяются.

Таким образом, историю замяли. Для госбезопасности было важно, что Млынарж отдал детали, которые нашел в своей квартире. Они сохранились в материалах дела инспекции, и поэтому мы можем их использовать в музейной экспозиции.

— Если мы начали говорить про 1968 год, трудно не вспомнить Яна Палаха (который поджег себя в знак протеста против оккупации Чехословакии). Как отреагировали на эту жертву тогдашние власти? Известно, что сначала его похоронили на Ольшанском кладбище в Праге, но этим все не закончилось. Как реагировала тайная полиция?

— Самосожжение Яна Палаха прежде всего, естественно, шокировало политиков независимо от того, симпатизировали они реформам "Пражской весны" или оккупации. Они были растеряны, так как в наших широтах сжечь себя в знак протеста против чего бы то ни было очень непривычно. Это одна сторона.

Второй аспект — после смерти Яна Палаха, который должен был быть “факелом номер один”, должны были прийти следующие “факелы”. Появился большой страх: кто будет следующей жертвой?

В обществе было непринятие такого способа обрывать молодую жизнь. Политики-реформаторы призвали к тому, чтобы продолжения не было.

Похороны Яна Палаха, 1969 год / Přemysl Hnilička

Еще один момент — то, что предложили консервативные политики — это легенда о так называемом "холодном огне", согласно которой Яну Палаху якобы сказали, что он польет себя горючей жидкостью, которая не сжигает. Его якобы обманули, и поэтому не стоит повторять его действия.

За всем этим якобы стоял Запад, западные разведки. Такую абсолютную ложь власти пытались распространять, чтобы очернить героический поступок Яна Палаха и унизить его память. Ведь в обществе его поступок вызвал большой резонанс.

Естественно, люди, с одной стороны, были против, чтобы кто-то совершал самоубийство таким болезненным способом. С другой стороны, они понимали, почему Палах это сделал, так как сами чувствовали, что надвигается нормализация и ситуация возвращается в период до “Пражской весны”, а все реформы постепенно сворачиваются.

Осенью 68-го были сняты с должностей генеральные директоры СМИ — Чехословацкого радио и телевидения, — вернулась цензура. Процесс "нормализации" был направлен на то, чтобы раньше или позже ликвидировать проявления "Пражской весны". Люди, связанные с ней, были отодвинуты на задний план. Были даже попытки криминализировать поступки некоторых из них, бросить людей за решетку, что в определенных случаях удалось. Так все выглядело после смерти Яна Палаха.

Естественно, и StB в этом участвовала — ее задачей было идентифицировать группу молодежи, которая должна была постепенно совершать самоубийства. Это им не удалось, так как такой группы на самом деле не существовало.

Еще одной задачей было определить, какой резонанс эта ситуация получила среди студентов, в обществе, и стараться различными мерами препятствовать продолжению. Ведь известно, что поступок Яна Палаха вдохновил еще почти тридцать человек на попытку самоубийства путем самосожжения.

Некоторым это удалось — независимо от того, чего Ян Палах на самом деле добивался. Часть людей делала это по личным причинам, а не чтобы вызвать реакцию общества на повторную нормализацию и возвращение в объятия “старшего брата”.

Что касается ситуации после похорон Яна Палаха, которое превратилось в молчаливую демонстрацию против оккупации Чехословакии и нормализации, госбезопасность осознавала их большое символическое значение и пыталась заставить семью согласиться на перенос останков Яна Палаха в его родной город Вшетаты.

В конце концов после сильного давления со стороны StB, которая угрожала его матери, что, если она не согласится на эксгумацию, ее произведут без согласия и тогда останки Палаха окажутся в общей могиле, это удалось. Мать поддалась жесткому психическому давлению и согласилась на перевозку.

После 89-го года ситуация диаметрально изменилась — появилась инициатива студентов, чтобы Яна Палаха снова похоронили на Ольшанском кладбище. Его брат дал на это согласие. За нарушение полномочий никто из сотрудников StB не был наказан. В то время не было уже ни потерпевшего, ни судьи. Никто из семьи Палаха не подавал никаких жалоб, поэтому, к сожалению, расследования не было и виновных не наказали, хотя в материалах StB можно найти их имена.

— Слушая вас, невозможно не вспомнить репрессии, которые уже много лет не прекращаются в Беларуси. Особенно сильны они после попытки революции в 2020 году. Как вы оцениваете методы, которые сегодня используют КГБ и другие силовые структуры Беларуси, в контексте их преемственности со временами тоталитарных режимов?

— Если сравнивать с тем, как работала StB, то брутальные методы, используемые в Беларуси сегодня, можно сравнить с 50-ми годами. Это был самый жестокий период во времена коммунистического режима.

К людям, которых подозревали в антигосударственной деятельности, утром вламывались сотрудники StB или военной контрразведки, их вытаскивали из кроватей, арестовывали, проводили обыски, допрашивали их самих и их близких.
После ареста их ждали брутальные допросы. Некоторые задержанные уже сталкивались с гестапо во времена Второй мировой войны. Обычно они говорили, что в гестапо их допрашивали и били, но пытались выбить из них правду.
А когда их задерживала StB или военная разведка, правда никого не интересовала. Из них пытались выбить то, что было нужно. Чтобы задержанные признались в том, чего не делали, чтобы свидетельствовали против людей, которых не особо и знали, и называли их соучастниками.
Такая ситуация была в 50-х годах. Те, кто прошел через задержания, пытки, выбивания показаний, потом представали перед судом. Некоторые думали, что у них наконец будет возможность сказать, как все было на самом деле: что признания из них выбили насилием, что их не только физически пытали, но и не разрешали спать, не давали воды, мучили холодом.

Но оказалось, что суд это не интересует, потому что как прокуроры, так и судьи имели инструкции и знали, каким образом должен проходить процесс, какое наказание нужно назначить — пожизненное, 25 лет или смерть.

В этом спектакле участвовали как прокуроры, так и судьи. Люди не добивались справедливости. Когда им везло и их приговаривали не к смерти, а к пожизненному, у них была надежда дожить до 1960 года, когда большинство политических заключенных несколькими волнами освободили. Последние политзаключенные 50-х годов были освобождены около 1968 года, во время “Пражской весны”.

Впоследствии эти люди основали "Клуб К-231", по номеру закона, по которому их судили. Это закон № 231, принятый, кажется, в 1948 или 1950 году. Но им повезло, что их не осудили на смерть, у них был шанс выжить.

Те, кого приговорили к смертной казни, как правило, обращались к президенту республики с просьбой о помиловании, но в большинстве случаев такие просьбы не удовлетворялись.

И эти люди, не сделав ничего из того, за что их осудили, заканчивали жизнь на виселице, и с этим, к сожалению, ничего невозможно было сделать.

— Как вы считаете, какие факторы способствовали росту репрессий в Беларуси после выборов 2020 года и как это соотносится с историческим опытом работы тайных служб в Восточной Европе?

— Я думаю, что между 1968 годом в Чехословакии и 2020 годом в Беларуси есть ряд достаточно существенных отличий. В 1968 году под впечатлением от оккупации Чехословакии чехи и словаки сплотились не только в пределах своих народов, но и в рамках профессий.

Согласно данным, около 90-95 процентов граждан было против оккупации. И абсолютное большинство сотрудников вооруженных подразделений и структур разведки было против оккупации. Известно, что через неделю после первого сентября 68-го ситуация успокоилась, ряд сотрудников хотел вернуться на свои прежние позиции поддержки коммунистического режима. Но некоторым это сделать не удалось, так как их начали преследовать за то, что они делали с 20-21 по 30 августа либо во время “Пражской весны”. Но между ними было единство и шанс на какое-то взаимодействие. Сотрудники полиции или госбезопасности, которые в обычных условиях действовали бы против граждан, в августе 68-го присоединились к ним, восстали против коммунистического режима.

В 2020 году в Беларуси было видно, что ситуация совсем другая. Вооруженные единицы остаются опорой режима. Если сравнить это с ситуацией ноября 1989 года в Чехословакии, то тогда во главе ЦК Компартии стоял ряд нерешительных политиков, которые не хотели отдавать приказы на уничтожение гражданского движения. Когда они это сделали, было уже поздно. В Беларуси такого не случилось, поэтому и получилось то, что мы видим.

Непрекращающиеся репрессии в Беларуси / t.me/racyja/

— Как вы думаете, могло бы что-то мотивировать белорусскую армию перейти на сторону добра?

— Я не знаю, как это прозвучит... Это было бы чудом. Но я придерживаюсь той философии, что чудеса случаются. Поэтому могу надеяться, что чудо случится и в Беларуси и ситуация повернется к лучшему.

— Можете ли вы поделиться мнением о том, как общество должно помнить и осмысливать наследие спецслужб?

— Стоит, наверное, упомянуть событие, которое произошло недавно в Чехии. Это была международная конференция на тему непримирения с коммунистическим режимом. "Непримирение" было в кавычках.

Это значило как непримиримость, так и примирение. На мой взгляд, самым важным из того, что прозвучало, было то, что страница никогда не будет перевернута и необходимо продолжать изучать и переосмысливать случившееся в прошлом.

Это касается не только разведки или секретных служб Восточного блока. Это касается прошлого как такового. Нужно снова и снова вспоминать об этом, объективно описывать историю, включать это в учебники, учить детей таким образом, чтобы они это помнили. Вести их к демократии и напоминать себе и остальным о том, что происходило в прошлом — как в форме мемориальных мероприятий с возложением венков, так и в форме печатных или электронных публикаций.

Нужно расспрашивать очевидцев тех событий, пока они живы и с учетом своих лет способны вспомнить то, что происходило в прошлом, сравнивать их воспоминания с письменными источниками и регулярно знакомить общественность с этой информацией, выносить ее в общественное пространство.

Здесь трудно делать что-либо другое. А сегодня к этому добавляется непрекращающаяся борьба с дезинформацией и дезинтерпретацией фактов, которые, с одной стороны, выглядят правдоподобно, но если подумать о них глубже, выясняется, что это ложь.