“В 2020-м ещё доставали осколки”: как живут пережившие теракт в минском метро

11 апреля 2011 года в 17:56 на станции “Октябрьская” в минском метро произошёл взрыв. Погибло 15 человек: 11 на месте, ещё четверо от полученных травм. В списке пострадавших — 204 человека. Хотя звучали и другие числа, вплоть до 400.

Еврорадио нашло людей, которые в тот роковой вечер оказались на платформе "Октябрьской". Они рассказали нам, о взрыве, о том, что происходило сразу после него — и о том, как приходили в себя и пережили те трагические события.
 

Маргарита Чернышёва. Учительница. На момент теракта 36 лет

Не могла ногти чёрным лаком красить. Мне казалось, что они будут так выглядеть, как если бы я умерла

Я спускалась по эскалатору вниз, не успела на предыдущий поезд. Ехать мне нужно было в сторону “Парка Челюскинцев”. Стояла на перроне за колонной с противоположной стороны, решила не стоять в хвосте поезда. Раздался взрыв. 

Погас свет, было ощущение темноты. Потом я услышала звук взрыва. Почувствовала боль в ноге. Я сначала, честно говоря, подумала, что это какая-то техногенная катастрофа. Какая-то техническая неполадка, что-то взорвалось. Потом стало пахнуть порохом и люди стали уходить от эпицентра взрыва. В сторону выхода к Дому офицеров. Я тоже пошла в том направлении. Паники как таковой не было. В сторону взрыва я старалась не смотреть, потому что было страшно, но и было задымлено. Я так медленно шла и понимала, что нельзя заходить в переход, ведущий с “Октябрьской” на “Купаловскую”. Шла в противоположном направлении, понимая, что и там может что-то взорваться.

Провела по ноге и поняла, что там что-то торчит

Люди шли, кого-то под руки несли, вещи валялись на перроне разбросанные. Но люди шли довольно спокойно, никто не толкался, несмотря на то, что эскалаторы перестали работать. Не было такого, чтобы люди толкались, паниковали. И вот когда уже все наверху оказались и когда я уже сама наверху оказалась, тогда, конечно, началась истерика. Когда услышала, что приезжают машины скорой помощи. Плакать начала. И боль в ноге уже почувствовала, только когда оказалась наверху. Провела по ноге и поняла, что там что-то торчит. 

Через какое-то время прибежал муж, потому что такси не ходили уже по городу. Он как-то добрался пешком. Он посадил меня в скорую, где сидели уже двое раненых. И так я оказалась в больнице скорой помощи, где уже сделали снимки, резали, удаляли осколок…

Первая моя реакция после взрыва — оказаться дома. Я сказала даже мужу: “Поехали домой, я дома сама выковыряю, ничего страшного”. А уже когда приехали в больницу, тогда нога уже болела, отекла и, конечно, я поняла, что сама уже ничего я не достану. 

Осколок храню до сих пор.

Да, было страшно. Поначалу всё было страшно. Вообще всё, что касалось громких звуков. В какой-то момент пришло осознание, что этот день мог бы быть последним. Подсознательно всплывали разные страхи. Не могла ногти чёрным лаком красить — мне казалось, что они будут так выглядеть, как если бы я умерла. Ощущение неслучайности произошедшего с тобой. 

Я поняла, что произошло страшное, но, может быть, я не зря осталась жива, и всё будет хорошо

Что касается меня, то для меня всё закончилось благополучно. Я понимала, что произошло страшное. Но, может быть, я не зря осталась жива, и всё будет хорошо.

Так и случилось — через год я родила ребёнка, которого ждала 15 лет.

Государство выплатило около трёх тысяч евро. Это были какие-то деньги по страховке, компенсация за порчу вещей.

После теракта очень помогла поддержка людей, которые окружали. Я работаю в гимназии: коллеги, ученики, родители. Все как-то по-человечески, с таким вниманием, участием, с таким переживанием. Я эту историю проговорила много-много раз, и для меня она перестала быть психологической проблемой. Возможно, люди, которые не могли это сделать, для них это осталось ситуацией фрустрации.

Как так быстро могли найти виновных и всё расследовать?

Вы знаете, до сегодняшнего дня это остаётся для меня вопросом. Я не знаю, я не следила за результатами самого следствия, я не присутствовала на заседаниях. Но для меня была удивительна поспешность всего. Как так быстро могли найти виновных и всё расследовать?

Виктор Селедчик, барбер. На момент теракта 14 лет

Позвонил маме и папе. “Я вас не слышу, но у меня всё хорошо”

Я ехал с друзьями, с Павлом и Кириллом, с медосмотра. Мы стояли прямо напротив бомбы, только с другой стороны. Ждали поезд, стояли за колонной. Это сыграло фактически решающую роль, почему мы остались живы. В момент взрыва Кирилл говорил, а мы с Пашей стояли слушали. У Кирилла был открыт рот, и у него барабанные перепонки остались целыми. У нас с Пашей по одной порванной барабанной перепонке. 

Прогремел взрыв, мы очухались с Пашей, поднялись с пола. Помогли встать Кириллу. Взяли его под руки и отнесли в сторону выхода. Вынесли на поверхность. Первые ощущения — дезориентация, контузия, шум в голове. Голоса невозможно было разобрать, хотя зрение было в норме. А через минуты буквально полторы-две приехали первые милицейские машины, а потом приехала скорая.

Уже будучи в больнице, я понял, что это был теракт

Страшно не было. Я просто не успел испугаться, лицом от взрыва стоял. Не знаю, как мои друзья. Изначально мне показалось, что это какая-то поломка, связанная не с бомбой, а с техническим оборудованием. Уже будучи в больнице, я понял, что это был теракт. 

Ездить в метро страшно не было. Фобий нет, не осталось ничего — только первый раз после взрыва, когда проехал по этой станции, было напряжённо немного. Но потом уже без проблем. И, к счастью, с психологами не пришлось работать. 

Если я не ошибаюсь, то ли 500, то ли 700 евро мне выплатили после теракта. И всё, больше ничего — никаких дополнительных лечений, никаких санаториев, ничего подобного. 

Мне в тот момент было 14 лет. Родители, конечно, сильно испугались. Я выбрался на поверхность, позвонил маме и папе. Сказал, что жив, у меня всё хорошо: “Я вас, правда, не слышу, но у меня всё хорошо”.

Я не верю в официальную версию. И тогда не верил, и сейчас не верю

По поводу Ковалёва и Коновалова, я не имею никаких к ним претензий. Я понимаю, что это политическая игра. В тот момент, насколько я мог оценить по урывкам новостей, была напряжённая ситуация в стране, и это был ход, чтобы отвлечь внимание от экономического и политического кризиса. Я не верю в официальную версию. И тогда не верил, и сейчас не верю. Просто потому, что машины скорой помощи приехали через пять, а милиция была через две минуты. Разве это может быть похоже на правду?

Я вспоминаю разные теракты, которые происходили не в нашей республике. Я хочу сказать, что компенсации, которые нам предоставили, они просто ничтожны по сравнению с тем, что выделяли другим людям при терактах в других странах. Так что в остатке одно ощущение — подло.

Маргарита Ярошевич, владелица интернет-магазина. На момент взрыва 17 лет

Я поняла, что если сейчас не начну ползти, то просто умру

Училась я тогда в 11 классе. Мне надо было ехать вечером на дополнительные занятия перед поступлением. Я сначала хотела отменить, но всё же решила поехать. 

Дома была беременная кошка. Всё перед выходом бегала за мной, мяукала. Я пытаюсь к двери подойти, а она меня в дальнюю комнату зовёт. Но я всё равно поехала. И когда ехала в транспорте, встретила свою лучшую подружку на тот момент. И мы договорились, что я посижу только на одной паре и мы потом встретимся в городе и пойдём гулять. Занятия были на станции метро “Фрунзенская”, а мы договорились встретиться на “Институте культуры”. И я ещё думала, ехать мне на 73-м автобусе или на метро. А как раз был час пик, я думала, на автобусе долго буду ехать. И вот уже в это метро побежала, надо было срочно, я торопилась.

Была большая очередь за жетончиками, и я попросилась пройти по школьной справке, потому что прямо бежала на поезд. Всё время торопилась, на “Фрунзенской” спускалась, поезд уезжает, я подбежала. С “Купаловской” на “Октябрьскую” тоже бежала. И вот так я оказалась на перроне. 

Подъезжает поезд, открываются двери… И всё. Раздался взрыв.

Я ещё сначала подумала, что это сон

Упала, потеряла сознание, потом пришла в себя. Было темно, задымлено. Потом начала понимать, что это не сон. Что я спускалась в метро, значит, я нахожусь сейчас в метро. Внутренне я ощущала, что я умираю. Потом опять потеряла сознание. Потом пришла в себя, возле меня были три мужчины. 

Взрывной волной у меня оторвало сумку. Я у них спросила: где моя сумка. Потом опять потеряла сознание. Когда я пришла в себя, их не было рядом со мной. А я по-прежнему лежала на платформе, и я подумала, что если я сейчас не начну ползти, то я просто умру. Я поползла, ноги и руки меня не слушались. Обе ноги были сломаны, на левой руке мизинец был сломан. Я не могла на руку облокотиться. Потом опять потеряла сознание. Когда пришла в себя, уже лежала возле турникетов. Рядом со мной стояла женщина, она продавец этих жетончиков, билетиков. И я ещё попросила у неё, чтобы она позвонила маме, сказала, что я умираю. Меня вынесли на поверхность, остановили машину такси. 

Когда меня выносили, журналисты начали спускаться в метро, чтобы фотографировать. И как раз меня поднимают по лестнице, я в сознании, и они меня снимают. И я лежу, ноги у меня в крови, разорваны джинсы, я стесняюсь, а они меня снимают! Мужчины положили меня в такси на заднее сиденье, таксист мне снял ремень и привязал бедро, потому что у меня там всё вырвано было, чтобы остановить кровотечение. Кстати, до сих пор ищу таксиста, который отвёз меня в больницу. Не осталось никакой информации о нём.

В 2020 году мне ещё доставали осколки

Он повёз меня в третью больницу около “Динамо”, а я в это время не чувствовала боли, думала, зачем меня везут в больницу? У меня ничего не болело, но было ощущение, что я умираю. И когда меня уже привезли к третьей больнице, к приёмному, когда меня уже доставали вместе с врачами с заднего сиденья, у меня нога не была зафиксирована, тогда в первый раз я почувствовала боль. И так меня в операционную повезли.

Первые два месяца я лежала, потом меня отправили в Аксаковщину на реабилитацию. Я там недели две-три пролежала, потом я месяца два была дома. Первый год была в больницах частым гостем. На второй год у меня была ещё одна операция на пятку — сейчас у меня нет пяточной кости. У меня осколок там был, очень маленький, долго рана не заживала. Последний раз я лежала в прошлом году, в 2020-м мне ещё доставали осколки.

Я только выехала из операционной, и им сказали: “Пока жива”

Государство компенсировало финансово. Я была несовершеннолетняя, всё оформлено на маму. Но финансовая помощь была от государства. И на Новый год, в 2012 году, подарили телевизор. Сейчас у меня третья группа инвалидности. 

Очень сложно было маме, очень сложно было отчиму моему. Мама быстро поседела. Я знаю, что, когда это произошло, они и найти меня не могли. Сестра с родителями после первых новостей поняли, что надо меня искать. А в больницах я была записана не “Яр”, а через “Е”. И когда они меня нашли, то уже было поздно вечером. Я только выехала из операционной, и им сказали: “Пока жива”. Я не подберу сейчас подходящих слов, чтобы описать, как им было тяжело. 

Взять костыли и спуститься в метро, чтобы побороть свой страх

Когда я лежала в реанимации, у меня было первое желание — взять костыли и спуститься в метро, чтобы побороть свой страх. Как говорится, клин клином вышибают. Сейчас, когда я проезжаю “Октябрьскую”, бывает, что какие-то воспоминания сразу накидывают про это. Но не так, чтобы я боялась и не спускалась в метро.

Я бы не хотела говорить на тему приговора Коновалову и Ковалёву.

Сейчас я живу в Гродно полтора года, владею интернет-магазином, оптовые продажи. Тогда я всё-таки поступила в БГУ на химфак. На третьем курсе забрала документы, потому что я разочаровалась и решила, что не хочу быть химиком. И поступила в колледж на маркетолога. А сейчас вот как раз заканчиваю вуз, в пятницу у меня государственный экзамен в университете. Надеюсь, что он пройдёт успешно и я буду с высшим образованием. Порадую маму.

Чтобы следить за важными новостями, подпишитесь на канал Еврорадио в Telegram.

Мы каждый день публикуем видео о жизни в Беларуси на Youtube-канале. Подписаться можно тут.